Я еще написала эту «Прекрасную и удивительную жизнь» потому, что меня взяло зло! Зло! В Америке хотели издать «Аплодисменты». Но там, в Америке, нужна, как водится, предварительная реклама. Желательно острая статья. Американка, устроитель издания, уверила меня, что остроты хватит: мои близкие друзья-кинематографисты в Москве рассказали ей, что я десять лет не снималась потому, что лечилась от алкоголизма… Ну, что тут прикажете делать? Молча дослушать, пожать плечами, собрать свои «манатки» и уйти? А дома уж, наедине с валидолом и снотворным выживать, перетерпевать, замыкаться, перерабатывать? А лучше поплакать. Горько, всласть! Да только слез нет. Совсем нет. А те, что в тайниках, — они только для ролей. А значит, только для вас, милые мои зрители. Только для вас.
Ах, как бы мне хотелось написать историю об одной актрисе, которая жила в некотором царстве, в некотором государстве. Написать историю с фантастическими ситуациями и захватывающими переживаниями. Но этого я, увы, не смогу. Не сумею. Хотя история эта случилась со мной на самом деле. И не в некотором царстве. А в моем родном советском государстве…
Случилось это вскоре после выхода на экраны все той же «Карнавальной ночи». Я говорю «все той же» как в том анекдоте про одного крупного начальника, которому здорово надоел своими звонками подчиненный. Подчиненный это почувствовал, он был не дурак, обладал чувством юмора и решил обратиться к начальнику так: «Уважаемый товарищ Иванов! С вами говорит трижды надоевший Петров». Начальник рассмеялся и выслушал. Так что, извините, уважаемые зрители. К вам со своим небольшим рассказом обращается трижды надоевшая актриса из трижды надоевшей веселой комедии, которая вынесла ее на гребень волны, а вскоре безжалостно выбросила на пустой берег. Впрочем, и это вы тоже слышали трижды. Но вот — еще вам не известное.
В Зеленом театре сада «Эрмитаж» давали программу с участием артистов, в то время очень дружественных нам социалистических стран. От нашей страны было мое участие. Я любила красивый деревянный узорчатый зал сада «Эрмитаж». И пела в нем с удовольствием. Нравились мне все музыканты нашего оркестра. А я нравилась им. Меня любили все зрители в зале. После песен из фильма, «на бис» — спела песню Анатолия Ленина «Московские бульвары».
Жизнь иногда устраивает также пируэты… Надо же было Никите Михалкову, подбирая музыку к титрам в фильме «Пять вечеров», напасть в архивах радио именно на эти «Бульвары»:
На бульварах московских зеленых
Так чудесны закат и рассвет.
Для студентов, детей и влюбленных
Лучше места, наверное, нет…
Эта невинная песня каждый раз переносит меня в то особое время. А я уже заметила: если в самые неподходящие минуты жизни из памяти извлекается одно и то же событие, то оно и есть суть, завязка многого последующего. Исполнив «Бульвары», я влетела за кулисы к обожаемым коллегам. Опытные артисты знали, что такие молниеносные успехи так же молниеносно и проходят. Потому смотрели на меня тепло и немножко грустно. А молодые вглядывались: что же в ней такого особенного? Почему она вдруг в такой моде. Это было так. Я была в моде. Меня никто не наставлял. Никто не выстраивал. Я взяла эту моду из воздуха времени. Только тогда я ничего этого не понимала. Это я сейчас такая умная.
Среди всех знакомых и незнакомых лиц я сразу увидела лицо редкой красоты. Как говорили у нас, в Харькове, настоящее «дорогое лицо». Это выражение, кстати, и принадлежало тому «дорогому лицу», которое я сразу увидела и которое резко отличалось от остальных милых, обаятельных и привлекательных. Это был харьковчанин. Наш истинный харьковчанин. Ведь говорят же «одессит». А харьковчанин? Это тоже особый взгляд на ординарную ситуацию, особый юмор, особый настрой души.
В семью пришли гости. Пришли без звонка. Где гости, там и угощение. Жена поспешно берет авоську, бежит к двери и там демонстративно останавливается. Пауза длится более чем нужно. Муж поворачивает к ней голову. Гости вслед за ним тоже поворачивают свои головы. Жена скромно стоит в дверях. «Что? Мы еще здесь? Гости в доме, а мы стоим и думаем?»
«Дорогой мой Ленечка! Но ведь еще не коммунизм».
«Ах! — Он бьет себя по лбу. — Я дурак!» — и лезет в карман за деньгами.
«Дурак? — говорит жена — Идиот! Когда я тебе доверяла хоть одну копейку?» — и, помахивая в воздухе кошельком, со смехом убегает в магазин.
Господи, неужели было такое время, когда верили, что будет коммунизм? Что он не за горами. А главное, что мы все будем при нем жить. И самое фантастическое, что при коммунизме не будет денег?!!
Сейчас передо мной, за кулисами сада «Эрмитаж» стоял особый истинный харьковчанин, любимец города Харькова — Миша Гулько! Поверьте, первому красавцу Голливуда Роберту Тейлору нечего было бы делать рядом с нашим Мишей Гулько. А для тех, кто не знает Роберта, ну… может, отчасти, Ален Делон. И то, когда он только начинал, и еще не был продюсером. И не играл полицейских детективов. Когда еще не появилось то, деловое, ничем не скрываемое на лице — как бы ни любил на экране, как бы ни был нежен. Миша Гулько. В роскошной улыбке блистал ряд крупных жемчужных зубов. Матовая кожа лица с легким румянцем на скулах. Карие, с поволокой глаза. Голова совершенной формы, иссиня-черные волосы. Много позже я увидела, что Мишины волосы редеют. Черт, наверное для красивого мужчины встречать возраст тяжелее, чем для красивой женщины. Но Миша не был бы крупной личностью из Харькова, с моей улицы Клочковской, если бы придавал этому серьезное значение. А ирония? А самоирония? А юмор? А головной убор, в конце концов? Красивая шляпа придает особый шик «дорогому лицу»… У меня в руках американская газета — в Америке у меня было несколько выступлений в фонд Армении — и об этом статья. А на последней странице портрет Миши Гулько в роскошной шляпе: «Ресторан „Приморский“». Наш ресторан давно завоевал популярность у широкой публики. О нем писали такие престижные издания, как «Нью-Йорк Таймс», «Таймс» и др. «У нас самый широкий выбор блюд кавказской кухни и самые вкусные и обильные порции всевозможных блюд на шампурах. Шеф-повар и хозяин ресторана — виртуоз гриля Буба Котовели. Для гостей играет оркестр „Аллилуйя“ под управлением Хаима Ковнатора. В будние дни выступает популярный исполнитель жанровых песен, известный по многочисленным пластинкам и кассетам — Миша Гулько».
В то время, Миша, будучи в Москве, увидел афишу с моим именем, зашел на концерт, желая познакомиться с восходящей харьковчанкой.
Он галантно представился. Сказал, что тоже из Харькова. Очень рад, что и я из нашего необыкновенного города. Что он тоже поет и играет на аккордеоне. Что вышел из институтской самодеятельности. Инженером не стал. Победила любовь к музыке. В общем, он мне представляется!.. А я? Что я? Да нет слов! Онемела. Гулько! Миша Гулько! Сам Миша Гулько стоит со мною рядом. О, по Мише вздыхали все! Все девушки. Прошу прощения за слово «девушки». Но так было. «Не пахло» тогда «старухами», «чувихами», «путанами» и «герлами». И все мы, девушки, были в него влюблены. Потому что он был опасен. Да, да. Вы все правильно поняли. От него исходило то запретное, редкое и чувственное, что называется, как я потом узнала, «мужским началом». Это «начало» — оно как деньги, как талант: или они есть, или их нет. Очень, очень, очень хотелось безумно полюбить человека с «дорогим лицом»! И, ей-богу, не знаю, что бы было, если бы я в то время уже не была влюблена в будущего отца моей дочери. Тоже красивого человека. И тоже с очень «дорогим лицом», о котором Миша первым сказал несколько очень точных проницательных слов.
