В ЦК партии союзных республик, обкомах и горкомах партии был создан соответствующий аппарат и утверждены секретари по отдельным отраслям промышленности. Первичные партийные организации явились решающими звеньями партии в борьбе за увеличение выпуска боевой техники.
Все это, вместе взятое, помогло нам, и в частности мне, опираясь на людей, отлично знавших свое дело, в срок и в целом неплохо справиться с выполнением в 1943 г. поручения ГКО по созданию Резервного фронта.
Как показал ход войны, в победоносном исходе битвы на Курской дуге Резервному (Степному) фронту принадлежала особая роль. Наступление ударной группировки противника в полосе Центрального фронта было отражено на седьмой день операции при помощи сил этого фронта, без привлечения других резервов Ставки.
В полосе Воронежского фронта удар наносила еще более мощная группировка врага. Она вклинилась в нашу оборону на глубину 30–35 км, но и ее продвижение было остановлено на восьмой день операции. Однако для этого пришлось привлечь две армии Резервного (Степного) фронта — 5-ю гвардейскую танковую армию Ротмистрова и 5-ю гвардейскую армию Жадова. Наличие Степного фронта в этот момент спасло положение. Остальные же силы Степного фронта были использованы для контрнаступления на белгородско-харьковском направлении, для освобождения Харькова и победоносного завершения Курской битвы. В решении этих задач Резервному (Степному) фронту принадлежала чрезвычайно важная и, я бы сказал, решающая роль.
Работа по формированию Резервного фронта постоянно находилась в поле зрения Сталина. Я имел возможность свободно, когда мне было нужно, заходить к нему для беседы по тому или иному вопросу. Большей частью мы виделись два раза в день, что, конечно, облегчало работу. Это объяснялось тем, что вопросы снабжения фронта были тесно связаны с любыми военными операциями. Никаких отчетов ему я не писал: устно информировал его каждый день, согласовывал вопросы — все делалось оперативно, без бумажной волокиты.
Так часто, как я, бывал у Сталина только Молотов. Но это было другое дело. Его Сталин фактически отстранил от дел, но держал при себе. Поэтому зачастую Молотов просто сидел в кабинете Сталина и присутствовал при всех беседах и докладах. Внешне это создавало ему особый престиж, а на деле Сталин изолировал его от работы, видимо, он ему не совсем доверял: как бы второе лицо в стране, русский, не стал у него отбирать власть. Между тем никаких оснований не доверять Молотову у него не было.
До 1944 г., когда Ворошилов был выведен из членов ГКО, он так же свободно заходил к Сталину. Потом его даже на заседания Политбюро не приглашали, хотя он и не был выведен из его состава.
Часто бывал на докладах у Сталина и Маленков, который ведал работой ЦК, авиацией и авиапромышленностью. С ним Сталин был на «вы».
* * *
Кстати, очевидно, небезынтересно рассказать, как проходили заседания у Сталина во время войны.
Официальных заседаний ГКО Сталин не собирал. Вопросы обычно решались оперативно, по мере их возникновения, узким составом Политбюро. В полном составе заседания бывали крайне редко; чаще всего нас присутствовало пять человек. Собирались мы поздно вечером или ночью и редко во второй половине дня, как правило, без предварительной рассылки повестки заседания.
На таких заседаниях, проходивших в кабинете за длинным столом, Сталин сидел в головной его части или, по своей привычке, медленно ходил около него.
По одну сторону от него, ближе к стене, садились: я, Маленков и Вознесенский; напротив нас — Молотов, Ворошилов и остальные члены Политбюро. У другого конца стола и около стены находились все те, кто вызывался для докладов.
Должен сказать, что каждый из нас имел полную возможность высказать и защитить свое мнение или предложение. Мы откровенно обсуждали самые сложные и спорные вопросы (в отношении себя я могу говорить об этом с полной ответственностью), встречая со стороны Сталина в большинстве случаев понимание, разумное и терпимое отношение даже тогда, когда наши высказывания были ему явно не по душе.
Он был внимателен и к предложениям генералитета. Сталин прислушивался к тому, что ему говорили и советовали, с интересом слушал споры, умело извлекая из них ту самую истину, которая помогала ему потом формулировать окончательные, наиболее целесообразные решения, рождаемые, таким образом, в результате коллективного обсуждения. Более того, нередко бывало, когда, убежденный нашими доводами, Сталин менял свою первоначальную точку зрения по тому или иному вопросу.
Протоколирования или каких-либо записей по ходу таких заседаний не велось. Решения по обсуждаемым вопросам принимались или непосредственно на самом заседании, когда проекты этих решений были заранее подготовлены и не встречали возражений, или их подготовка (или переработка) поручалась докладчику, а то и группе товарищей, которые потом представляли подготовленные ими проекты непосредственно Сталину. Иногда короткие решения под диктовку Сталина записывал Молотов. В некоторых случаях для этого вызывался Поскребышев.
В зависимости от содержания решения оформлялись в виде либо постановления ГКО, либо постановления СНК или ЦК ВКП(б), а то и совместного постановления СНК и ЦК ВКП(б). Мне представляется, что в период войны такой оперативный порядок решения вопросов был правильным и вполне оправданным.
Не касаясь здесь тех сторон деятельности Сталина, которые были в последующем справедливо осуждены нашей партией, должен сказать, что Сталин в ходе и особенно в начале войны, как я понимал это тогда и как думаю об этом и теперь, в целом проводил правильную политическую линию. Он был гораздо менее капризным и не занимался самоуправством, которое стало проявляться, когда наши военные дела пошли лучше и он просто зазнался. Правда, были и в начале войны позорные эпизоды, связанные с упрямством, нежеланием считаться с реальными фактами. Например, категорическое запрещение выйти из назревавшего котла целой армии на Украине, хотя Хрущев и Баграмян настаивали на этом. Помню, он даже не подошел к телефону, когда Хрущев звонил по этому вопросу, а поручил ответить Маленкову. Мне это показалось невозможным самодурством. В результате целая армия пропала в котле, и немец вскоре захватил Харьков, а затем и прорвался к Волге.
Но никогда за историю Степного фронта такое не имело места.
* * *
Во время войны у нас была определенная сплоченность руководства. Все работали в полную силу. Сохранившиеся дневники по моей приемной в Совнаркоме и Внешторге, которые вели дежурившие там чекисты, свидетельствуют о том, что в войну я работал иногда по три месяца, не имея выходных дней.
