Она безжалостно врезалась в паузу по-русски:
— У всякой страны бывают плохие времена. Но времена меняются. А вдруг мы выкарабкаемся? И окажется, что страна, где каждый — личность, не так уж и плоха?
— Мне пора! — пан Карлинский поднялся. — Мне завтра улетать…
В его устах это звучало как "мне завтра умирать." Пан Карлинский смертельно боялся самолётов.
На следующее утро Хидэо пришёл на работу раздражённый и прицепился к сущей мелочи: она приготовила черновик совместной работы как обычный черновик — с пометками, пробелами… Японский же обычай велел и черновики писать идеально. А она пожалела времени, особенно дорогого теперь, перед отъездом.
— Я давно заметил — Вы безалаберно относитесь к работе! — негодовал Хидэо. — Теперь я не удивляюсь, что в Вашей стране творится столько безобразий, если все русские такие, как Вы!
К позорному столбу пригвождали не только её, но и державу! За державу ей стало особенно обидно. Раньше, пока был Советский Союз и его мощь, Хидэо так не говорил. А теперь, когда её родина ослабела, решил, что можно не церемониться? Она почувствовала, как где-то внутри шевельнулся и стал расправлять маленькие плечики совсем забытый, забитый патриотизм. Конечно, её страна — не рай, но и Япония… Она припомнила, как японские полицейские продержали её сорок минут в аэропорту из-за неправильной записи в бумагах, присланных из Японии. Как токийские коллеги просто забыли встретить русскую группу, и она зависла в аэропорту и выбралась только с помощью русского дипломата… Она не обвиняла японцев в безалаберности, она просто сказала — проблемы встречаются в любой стране.
Наутро Хидэо пригласил её на лабораторное чаепитие, устроенное без особого повода, просто потому, что жена испекла торт. Неудивительно, что Намико знала обо всех их стычках — после каждой муж приказывал ей печь торт. Существовал в Японии такой способ загладить вину — одарить обиженного. Хидэо заканчивал размолвки чаепитиями, Зухра после сорванного вроде из-за тайфуна визита принесла дорогой подарок… Наверное, японцы верили, что в результате обиженный, связанный долгом благодарности, забудет обиду. А простая мысль — не обижать — здешним людям в голову не приходила.
— Я очень боюсь, что Вы будете плохо говорить о Японии, когда уедете, — Хидэо встревожено заглядывал ей в лицо.
Он словно только теперь сообразил — покинув Японию, она лишит его возможности контролировать её разговоры, встречи… И понял — торта тут мало. Однажды он вошёл в её кабинет сияющий.
— Я сумел устроить так, что Вы сможете приехать в Японию ещё раз, на конгресс. Я поговорил тут кое с кем… Мы не хотим, чтобы у Вас осталось нехорошее впечатление о нашей стране.
Конгресс в подарок, чтобы забыть обиды? Но её работу, которую она послала на конгресс, отвергли.
— Я потрясён Вашей новой работой, — говорил ей пару лет назад американский профессор. — Я велел своему студенту её повторить.
Теперь эту работу представлял на конгрессе американец. В программе, которую верстал японско-американский оргкомитет, докладчики из США чередовались с японцами, разбавленными парочкой немцев, одним французом, бельгийцем… Всё было, как всегда. Из России если и приглашали кого, то непременно либо татарина, либо еврея. Много стало политики в науке. Так много, что для науки места не осталось.
Но если кто-то так пристально отслеживает твою национальность и только на этом строит отношения, поневоле станешь патриотом.
— Мой доклад не приняли на конгресс, — сухо сказала она.
— Да какая разница, будет ли Ваш доклад в программе? — раздражённо прервал её Хидэо. — Мы нашли спонсора, который выделил Вам деньги! Больше, чем необходимо на поездку!
Значит, иностранные коллеги привыкли к мысли: заплати русскому, и он согласится на всё. И достаточно было учёных из России, которые поддерживали эту идею: попрошайничали, выклянчивали подачки у брезгливо улыбающихся иностранцев.
— Я не поеду без доклада! Тратить японские деньги на прогулки я не могу! — ответила она.
Хидэо посмотрел на неё с изумлением — он привык, конечно, к её строптивости, но такого не ожидал! Он не мог поверить в столь немыслимую вещь — русская отказывалась ехать в Японию!
— Можно попытаться поставить Ваш доклад сверх программы, — неуверенно пробормотал Хидэо.
Втискивать Россию сверх программы — и с этим пора было кончать! Она сказала "нет" ещё раз.
Не справившись с нею самостоятельно, Хидэо решил ввести в бой тяжёлую артиллерию. Через несколько дней он передал ей официальное приглашение, подписанное самим председателем конгресса Нагаи.
— Моё решение не зависит от ранга приглашающего, даже если этот ранг так высок, как у уважаемого сэнсэя Нагаи, — вежливо сообщила она.
Хидэо, не смирившись с поражением, ответил тоном абсолютно ледяным:
— Вы упускаете прекрасную возможность приехать в Японию ещё раз. Ведь у Вас в России нет финансовых возможностей для научных поездок.
Хидэо был прав. Возможностей не было. Но…
— В последнее время эти поездки потеряли смысл, международные научные конгрессы постоянно приглашают одних и тех же людей, которые говорят из года в год одно и то же.
— Да, к сожалению, Вы правы, — забормотал Хидэо. Он сник, помрачнел. Но быстро собрался. Заметил жёстко, словно мстя ей: — Учтите, согласно контракту Вы должны покинуть Японию не позже первого марта.
И посмотрел на неё так, словно подозревал, что она попытается хитростью продлить удовольствие жить в Японии.
— Я уеду раньше, — сказала она.
Хидэо изумлённо вскинул брови. Сказал совершенно растерянно:
— Но все русские хотят остаться…
Кумэда, севший вечером в тот же автобус, что и она, тоже удивился:
— Уезжаете? Уже? Странно. Русские всегда ищут какую-нибудь возможность пожить у нас подольше. Мой сотрудник Гриша-сан после первого года очень старался найти новый контракт.
Ну что тут поделаешь, коли в японских головах прочно засел стандарт: все русские — голубоглазы и светловолосы, все нищие и все хотят жить в богатой Японии. Как Гриша-сан.
— Уже уезжаете? Так быстро? — Миша с Гришей встретились ей на Ягияме. — Значит, не понравились Вы тут, не пришлись.
Их улыбки отдавали превосходством — они оставались. Но раз Миша с Гришей оставались, ей самое время было уезжать.
Вечером она смотрела по телевизору урок русского языка. Бойкий малый рассказывал, как нравится ему всё в Японии, особенно татами, где мужчина чувствует себя мужчиной.
— Когда мы стали спать на татами, моя жена по-новому оценила меня. Надо бы и в России в каждом доме завести татами.
