Первое время братья жили в доме дяди Маркоса — брата отца, на улице Карабобо, в квартале «В» рабочей зоны Родригес Домингес. Занятия в школе, подготовка уроков, бейсбольные тренировки, по вечерам — курсы рисования и акварели. Дядюшка Маркос поощрял художественные наклонности племянника, покупал ему альбомы, пастельные карандаши, краски. Он с одобрением рассматривал работы Уго и говорил: «Пока ещё рано делать вывод, к чему ты тяготеешь больше: к пейзажу или портрету. Но Самора у тебя получается хорошо, как живой».
Несмотря на занятость, братья, как признался в одном из интервью Адан, скучали по бабушке. «Духовная взаимозависимость, — вспоминал он, — была столь велика, что в конце недели мы обязательно навещали Росу Инес, пока она, с помощью отца и дяди, не устроилась в Баринасе. Ей было за пятьдесят, когда она решилась перебраться поближе к нам. Она провела всю свою жизнь в Сабанете, там было всё, что дорого ей, — огородик, фруктовые деревья, домашняя живность. И всё это она бросила из-за любви к нам».
Баринас в то время был глубоко провинциальным городом, годы его расцвета, когда он считался второй столицей Венесуэлы — первая треть XIX века, — давно миновали. Его покой не нарушило даже возникновение в штате (под влиянием кубинской революции) нескольких партизанских отрядов, которые довольно быстро были разгромлены специальными подразделениями национальной армии.
Тем не менее возможностей для духовного, интеллектуального и политического развития Уго и Адана в Баринасе было значительно больше, чем в Сабанете. По-прежнему Уго много и «беспорядочно», по его признанию, читал, оказывая предпочтение книгам по истории Венесуэлы, жизнеописаниям Боливара и других национальных героев. Его начала волновать социальная проблематика: причины расслоения общества на богатых и бедных и возможность такого его устройства, чтобы всё было «по справедливости». Он уже слышал что-то о кубинской революции, но не слишком углублялся в материю, хотя имена Фиделя Кастро и Че Гевары были ему знакомы: «В 1967 году мне было 13 лет, и я учился в средней школе в Баринасе. Слово геррилья у всех было на слуху. Однажды я услышал, как говорили о Фиделе и Че, и потом уже не забывал их имён. Помню сообщение по радио о том, что Че попал в окружение в Боливии».
В Баринасе тринадцатилетний Уго познакомился с Хосе Эстебаном Руисом Геварой, коммунистом и бывшим партизаном. Руис был заметной фигурой. Он написал несколько книг, в основном краеведческого плана, участвовал в создании Венесуэльской ассоциации журналистов, был корреспондентом газеты КПВ «Трибуна популар» («Tribuna Popular»), публиковался на страницах прогрессивной тогда газеты «Насьональ». Уго подружился с сыновьями Руиса, часто бывал у них в доме. Биографы называют Хосе Эстебана Руиса Гевару первым политическим ментором Чавеса.
Любознательный дотошный паренёк заинтересовал коммуниста, который стал постепенно приобщать его к миру политики, разъяснять «с классовых позиций» подоплёку текущих событий в стране. Делалось это ненавязчиво, без определённого плана. Уго мог слушать его часами. Руис разрешил подростку пользоваться книгами из своей библиотеки, и тот за короткое время одолел толстые тома Руссо, Боливара, Макиавелли. Заинтересовали мальчика и работы венесуэльских марксистов Сальвадора де ла Пласа и Федерико Брито Фигероа.
Руис не упускал возможности обсудить с Уго содержание прочитанных книг, обратить внимание подростка на те события венесуэльской истории, которые ярко иллюстрировали стремление народа к свободе и социальной справедливости. Особенно часто обсуждались сложные перипетии Федеральной войны и особой роли в ней Эсекиэля Саморы, «выдающегося борца за народные права».
Ещё более захватывающей темой была судьба Майсанты. Руис написал о нём книгу под названием «Майсанта, последний флибустьер». Материалом послужили устные свидетельства современников, собрать и обобщить которые стоило больших усилий. Последние оставшиеся в живых ветераны из отряда Майсанты жили разрозненно, кто на колумбийской территории, кто в труднодоступной амазонской сельве. Книгу Руис заканчивал, находясь в тюрьме, что в глазах Уго придавало ей символическое значение: о партизане начала века написал партизан 1960-х годов. Это своего рода эстафета непримиримости, мужества, вызова олигархии. Кто следующим примет эстафету?
Несмотря на просветительскую работу Руиса (Чавес до сих пор с уважением вспоминает его как «мудрого человека и настоящего коммуниста», «интеллектуала из народа»), подросток не проникся коммунистическими идеалами. Не повлияли на него и друзья из «кружка Руиса», входившие в молодёжные ячейки КПВ. Сам Чавес неоднократно опровергал утверждения о своих марксистских политических корнях: «Я не могу сейчас претендовать на марксистское мировоззрение и заявлять себя марксистом. Я не читал «Капитал». Я знаком с элементами марксистской теории, но в поверхностной форме». Лишь на десятом году своего президентства, в разгар всемирного экономического кризиса, Чавес взялся за серьёзное изучение работ Маркса. «Я принимаю марксизм, — заявил он публично. — Марксизм является наиболее передовой теорией, предложенной человечеству со времён Иисуса Христа».
На политические темы Уго говорил только с самыми близкими друзьями. Лицеист Энрике Кабальеро, который три года жил в доме Чавесов в Баринасе и делил с Уго комнату, вспоминал о долгих ночных дискуссиях: «Мы начинали говорить о революции и заканчивали разговорами о Боливаре. С Уго это было неизбежно, он всегда говорил о Симоне Боливаре, Эсекиэле Саморе, Франсиско де Миранде, иногда сюда вторгались идеи и книги о марксизме, но мы всегда завершали беседы Боливаром». По словам Кабальеро, уже в то время Чавес был склонен к долгим сольным выступлениям. Обычная беседа незаметно перерастала в монолог Уго: «Он говорил и говорил без отдыха.
Много раз он, не отдавая себе отчёта в том, что я заснул, продолжал говорить».
Учителя и соученики Уго вспоминают о нём как об уравновешенном парне, внешне далёком от политических треволнений. В городском молодёжном центре на ролях активистов — «горячих голов» — были другие.
Впрочем, иногда Уго присоединялся к маршам протеста против войны во Вьетнаме, против репрессий «венесуэльской демократии» в отношении левомарксистской оппозиции, практики убийств её лидеров. Сохранились свидетельства, что в год очередных президентских выборов Уго — «по дружбе» — вместе с однокашниками участвовал в демонстрациях, занимался расклеиванием листовок в пользу кандидата от партии MAS[20] (Движение к социализму). Эта левая партия была «осколком» компартии Венесуэлы. В MAS вошли те, кто был недоволен приверженностью компартии к сталинизму и ориентацией на КПСС. Пройдут годы, и «антисталинисты» Помпейо Маркес, Теодоро Петков и другие руководители-«масисты» станут непримиримыми врагами президента Чавеса.
