Ознакомительная версия.
После каждого боя, как правило, вечером, надо было отправляться на пункт снабжения. Не только для того, чтобы получить в котелки еду из полевой кухни и налить кофе во флягу, но и чтобы заправить танк. Для этого машина, груженная большим количеством 20-литровых канистр, въезжала в центр круга, образованного съехавшимися танками. В зависимости от положения танка относительно заправщика нужно было носить довольно тяжелые канистры с бензином на некоторое расстояние к своему танку и заливать горючее в бак. То же самое нужно было делать с боеприпасами. При этом 75-мм снаряды были довольно тяжелыми. Чем больше стреляли, тем больше приходилось таскать. Боеприпасы к пулемету приходилось не только пополнять, но и с помощью специальной машинки набивать пулеметные ленты. К тому же приходилось чистить ствол пушки и пулемет. На прицеле пулемета было резиновое утолщение. Прицел крепился к стволу пулемета. Чтобы посмотреть в него, нужно было удерживать пулемет рукой и головой упираться в крестовину. Если танк шел по неровной местности, то время от времени стрелок получал неприятные удары по голове. По этой причине стрелок-радист практически никогда не смотрел в прицел пулемета на местность. Он обычно занимался радиопереговорами и не знал, где танк находится. Приказы командира по стрельбе относились чаще всего к наводчику, стрелявшему из пушки и из спаренного с ней пулемета. Поскольку огонь открывали по приказу, то мой пулемет стрелка-радиста практически не стрелял. К тому же постоянно отвлекали переговоры по рации. А если радист не стрелял, то и не убивал. С точки зрения солдата это значило и то, что вечером не надо было дополнительно чистить пулемет и снаряжать новые ленты. И это была дополнительная причина, почему я хотел оставаться радистом.
Пикирующий бомбардировщик поддерживает атаку нашего эскадрона с воздуха.
Как правило, во время атаки люки закрывали. Тогда механик-водитель и командир наблюдали за местностью через смотровые щели. У стрелка-радиста тоже была смотровая щель, но она была закрыта дополнительным навесным броневым листом. И если ему хотелось что-нибудь увидеть, ему приходилось смотреть через прицел, дававший очень ограниченное поле зрения.
К ограниченному полю зрения танкистов приучали с помощью многочисленных упражнений на учениях. Но на учениях всегда можно было высунуть голову, чтобы оглядеться. Но сейчас, в бою, выглядывали редко. В бою мы сидели в танке зажатыми и запертыми. В разговорах о недостатках и преимуществах танкиста в бою солдаты других родов войск всегда говорят, что лучше действовать как пехотинец, чем сидеть в танке. Танк был хорошей целью для противотанковых пушек, артиллерии и авиации. Это действительно было так, но тем не менее я в танке чувствовал себя защищенным от пуль винтовок и пулеметов, осколков снарядов. И на самом деле, не каждый артиллерийский снаряд попадает даже в большую цель.
Разрушение и смерть. Немецкий танкист со смешанным чувством осматривает оторванную башню подбитого Т-34. На плече у танкиста белый пистолетный шнур.
Кроме того, на ночь мы всегда уезжали в тыл, в более или менее спокойную зону, и зимой могли спать в русском доме с теплой печкой, пусть даже и просто на расстеленном на полу одеяле. Постоянное давящее чувство не означало, что ты сидишь в «бронированной мишени», просто это было чувство, имевшееся на войне у каждого солдата, что в любой момент может ударить смертельный выстрел, а с ним придет и последний час.
В гуще боя мы теперь видели войну со всеми ее ужасами, кошмарными происшествиями, которые глубоко запали в память. У меня и сегодня перед глазами русский солдат, погибший перед нашим танком.
Это произошло утром во время долгого боя, после того, как один или два огнеметных танка, у которых вместо пушек в башнях были установлены огнеметы, налегком склоне вели огонь по русской пехоте. Сначала танк выбросил метров на восемьдесят в сторону русских черную «холодную» струю зажигательной смеси, не зажигая ее. И сразу после нее — ужасную огненную струю. Такое применение усиливало действие, и теперь на дальности выстрела горела земля. Русские побежали с высоты и внезапно оказались перед нашими танками, стоявшими полукругом. Если кто думал, что русские прибежали сдаваться, тут же понял, как он ошибся. Некоторые из них сзади набросились на наши танки, чтобы установить подрывные заряды или забросать люки гранатами. Получив приказ по радио, мы открыли из пулеметов огонь по русским солдатам и по нашим танкам, чтобы отбить вражеских солдат, спасти наши танки и наших товарищей.
Радист в тиковой куртке чистит пулемет МГ-34.
Для этого он вынул его из шаровой бленды. На башне видна турель для стрельбы по самолетам. Ее никогда не использовали, так же как и боковой люк.
В этот момент подошла немецкая мотопехота. Какой-то вахмистр с автоматом подскочил к русскому солдату, которому вскоре было суждено умереть на моих глазах. При виде нашего танка он не захотел сдаваться, а начал драться врукопашную с вахмистром. Гренадеру с большим трудом удалось стряхнутьс себя своего русского противника, который сразу бросился под наш танк. Лежа на животе перед нашим танком, он смотрел вверх и при этом слегка приподнял руки. Если бы он не бросился под наш танк — и это было решающим, а стоял с поднятыми руками, то остался бы живым и отправился в плен. Но тут командир приказал наводчику дать очередь из пулемета. Наводчик сразу же выстрелил, но на небольшом расстоянии из-за нарушения параллельности между линией прицела и каналом ствола пулемета очередь прошла сбоку от русского. Еще несколько очередей ударили в то же место. А в это время русский солдат продолжал лежать на животе с приподнятыми руками, пристально глядя на башню нашего танка широко открытыми глазами. Ступни его ног упирались носами сапог в землю. Стрельба продолжалась до тех пор, пока они не свалились на бок, и мы поэтому поняли, что солдат мертв. Через свой прицел я наблюдал невыносимо долгую сцену смерти. Когда командир приказал открыть огонь и мне, то русский солдат, к моему облегчению, был уже мертв. И мне еще раз удалось уклониться от убийства.
Вечером того дня боев наши танки по склону ехали к деревне. Не встречая сопротивления, мы двигались довольно быстро. Затем мы получили приказ с ходу дать по деревне очередь из пулемета, хотя противника мы не видели. По трассирующим пулям, выпущенным из наших пулеметов, можно было легко проследить полет очередей в направлении деревни. Трассы летящих над землей очередей, которые я выпускал из пулемета, сообщали какое-то чувство опьянения от скорости и полета, которое мгновенно сменилось чувством безграничного страха. Мы въехали в деревню и были уверены, что быстро ее минуем. Тут мы получили приказ остановиться. Едва наши танки стали, как по нам артиллерия открыла ураганный огонь. Вокруг рвались снаряды, в броню танков непрерывно била выброшенная земля, куски домов и осколки снарядов. Но мы стояли. Приказа ехать дальше не было, и мы не могли выбраться из этого «дерьма».
Ознакомительная версия.
