Тихо-тихо.
В дрожащих пальцах рыжего действительно оказался пистолет «ТТ».
— Так. Теперь тихо разожми пальцы. Пусть он упадет на землю
Пистолет брякнул на мостовую.
— Второй пистолет, нож?
— Второго нет.
— Ладно! Отверни, раскрой, подними полы пиджака. Похлопай себя по карманам. И по задним тоже. Повернись. Так. Верю. Повернись обратно. Сделай два шага по направлению моего пистолета. Молодец. Ты один?
— Один.
— А чего же это второй тихарь пушку вытаскивает? Нехорошо. Сказано в Писании: «Не усугубляй вину свою ложью». Как тебя звать то?
— Василий
— Ты старший?
— Да.
— Вас двое?
— Двое.
— Прикажи второму выбросить пистолет и все сделать, как ты сделал.
— Слушай, Сережа. Я тут с товарищем договорился. Он пройдет с нами в Управление Но вот принял он нас за бандитов. Не верит, боится.
— Это ты боишься, Вася, а не я, и поэтому заткнись. Выполняй, Сережа, приказания старшего. Но смотри у меня! Я из этой штуки ежедневно тренируюсь по летающим арбузам. Пожалей свою голову.
Сережа проделал все, как велели. У него оказался наган и портсигар.
Бывшая пивная очередь с пустыми кружками и разинутыми ртами наблюдала издалека за происходящим. Подходили и другие зеваки. Прогрохотал вниз, к Чернавскому, трамвай. Из него вышел сержант-милиционер с пустой кобурой.
— Что здесь происходит? — вознегодовал он.
— Следственный эксперимент. — Вася показал удостоверение. — Не вмешивайтесь!
Сержант, испуганно озираясь, засеменил вниз к улице Лассаля.
— Закурить можно? — робко спросил Сережа, обращаясь не то к Васе, не то к Борису.
— Пока нельзя, — сказал Борис. — Давай-ка, Серега, иди по Малой Манежной налево. А ты, Вася, за ним. Но не шали. Пушку его обойди кругом, не подходи к ней близко.
Сережа пошел, оставив на мостовой свою пушку, но пошел в сторону улицы Цюрупы.
— Стой! Стреляю! — гаркнул Борис. — Я же сказал — по Малой Манежной! Ты что, улиц не знаешь?
— Он из Курска, — ответил за него Вася. — Не знает.
И они пошли по Малой Манежной и по другим тихим пустынным улицам на улицу Володарского, к зданию Воронежского областного Управления МГБ.
В левый карман пиджака Борис засунул Васин «тэтэшник», в левый карман брюк — Сережин наган. Свой «вальтер» Борис держал наготове в правой руке, опущенной в карман.
Тихари шли метрах в шести впереди Бориса, на расстоянии метра в два друг от друга.
— Ни с кем в разговоры и ни в какие контакты не вступать! Не бежать! Идем вместе, как друзья. И главное — будьте спокойны. Оружие я вам верну, как только придем. Можно курить.
Закурили все трое. Улицы были пусты. От нагретых солнцем камней мостовой и кирпичных развалин, от густой лебеды и полыни веяло горечью и теплом.
Подошли к Управлению, к гранитным колоннам и ступеням. У колонн прогуливался офицер внешней охрани. Кобура его была не пустая. Тихари оживились. Боря их одернул:
— Спокойно, друзья! Мы уже дома! Не волнуйтесь.
Оперативники предъявили дежурному свои удостоверения.
— А вы, товарищ?
— Я Борис Батуев. Эти люди задержали меня. К сожалению, я принял их за бандитов и вынужден был их разоружить. Очень неясной показалась мне печать на удостоверении товарища Василия. Сейчас я войду в вестибюль и возвращу им их оружие и отдам свое, хотя разрешение на пистолет у меня имеется.
В вестибюле сидел старший лейтенант. Борис рассказал ему то же самое. Окончание Борькиного рассказа слышал быстро сбегавший по лестнице белоглазый майор. В присутствии трех офицеров МГБ и двух смущенных тихарей Боря выложил на столик дежурного два пистолета, наган, обойму, патроны. Скромно достал из кармана свой студенческий билет Майор озверел:
— Где вы чесались… вашу мать! Уже пятый час! А он должен был быть здесь максимум в 15 30!
— Задержанный оказал вооруженное сопротивление.
— Много убитых и раненых?
— Нет никого. Ни раненых, ни убитых.
— Много выстрелов было сделано?
— Ни одного, товарищ майор.
— Долбошлёпы! С пацаном не сладили!
Последнее белоглазый майор произнес громко, но уже повернувшись к лестнице, как бы про себя.
— Это не пацан, товарищ майор. Это Борис Батуев.
— Я его узнал: на отца похож, — буркнул майор. — Разбирайте свою артиллерию и живо к полковнику. Дежурный последит за задержанным. Садитесь, товарищ Батуев Можно курить.
Минут через пятнадцать за Борисом пришел старший сержант.
— Пойдемте со мной, товарищ Батуев. Да, по лестнице. На второй этаж.
И нажал на стене кнопку. Где-то далеко зазвонил звонок.
— Идите впереди меня.
Поднялись на второй этаж по широкой мраморной лестнице, огибающей зарешеченную шахту лифта.
— Направо, пожалуйста.
Звук шагов заглушала мягкая красная ковровая дорожка. Остановились у двери с номером из литых алюминиевых цифр: 226. Сержант постучал. Послышалось:
— Да Кто?
Сержант приоткрыл дверь и тихо сказал:
— Батуев.
— Пригласите товарища Батуева!
Комната была довольно обычная. Впрочем, не совсем. Снаружи, за стеклами, была клетчатая — квадратиками — решетка. В углу справа — несгораемый сейф коричневого цвета с оборванной пластилиновой печатью.
Большой письменный стол. За столом сидел полковник с золотыми погонами, на которых хорошо были видны эмблемы танковых войск. Стоявший у телефона уже знакомый белоглазый майор, судя по погонам, был артиллеристом.
Полковник радушно поднялся навстречу Борису и сказал почти отечески:
— Ах, Боря, Боря! Такого, прямо скажу, хулиганства! мы от вас не ожидали. А ведь вы комсомолец. И отца подводите. Пистолет-то, наверное, отцовский?…
Поведение Бориса Батуева при аресте не было ни мальчишеством, ни безрассудным лихачеством. Его отец В. П. Батуев неоднократно выступал в защита незаконно репрессированных коммунистов и нажил в тогдашнем Управлении МГБ по Воронежской области злейших личных врагов. Борису это было известно, и он не исключал, что при аресте его могут застрелить.
— Я думал, что на меня напали бандиты…
— Ладно, ладно, это в конце концов не самое важное… Вы поступили на историческое отделение?
— Да.
— Что ж, это очень хорошее дело. Вы ведь и в школе увлекались историей. Даже создали кружок по изучению истории марксизма ленинизма.
— Да, но это дело прошлое. Сейчас я изучаю историю партии в университете.
— Кто, кроме вас, занимался в вашем кружке?
— Вы, наверное, это знаете и сами, но я скажу: Анатолий Жигулин, Юрий Киселев, Игорь Злотник, Михаил Хлыстов и несколько его товарищей.
— И больше никто?
— Никто.
Борис Батуев, как это и было договорено на последнем совещании, дал сразу именно те показания, которых нельзя было избежать. Он скачал только то, что, несомненно, было известно и ни в какой мере не являлось преступлением.
Первый допрос Бориса Батуева, начавшийся в пять часов вечера 17 сентября 1949 года, длился до полудня следующего дня — семнадцать часов. Допрашивали его несколько офицеров — начальник следственного отдела
