На моем участке, вдоль стены, лежал могучий штабель бракованных головок – тысячи две, я думаю. Они лежали и ждали приезда из Горького «представителя поставщика», чтобы совместно засвидетельствовать брак, написать акт и потом по этому акту потребовать от горьковчан бесплатной замены головок. Как вдруг я получаю распоряжение: выдать бракованные головки на конвейер для сборки двигателей!
Я был молод и глуп. Я знал, что за выпуск брака по сталинскому уголовному закону полагалось восемь лет заключения в лагерях. Я только недавно вернулся из лагеря и не хотел туда возвращаться. И я отказался давать брак на сборку. Даже сказал, что напишу об этом в «Правду».
Обрушив на мою голову яростный поток матерщины, начальник цеха выгнал меня из кабинета и сам, без моей подписи, распорядился вывезти головки на конвейер. Моторы были собраны, план выполнен, премии получены. Но те 500 моторов никуда с завода не ушли.
Они тихо пролежали на испытательной станции до тех пор, пока не пришли в достатке «свежие» головки. Тогда слесари-сборщики, работая по 15 часов в сутки за «секретный», конечно, гонорар, вручную «раздели» валяющиеся на полу моторы, переставили головки и вновь, с помощью гаечных ключей и отверток, кое-как собрали двигатели.
Точно так же жульничает и директор завода. Автомобили выпускают с конвейера без сидений, без рулей, без шин. А записывается, что они собраны. Потом, прямо в заводском дворе – если зимой, то в лютый мороз – сборщики приделывают недостающие детали. В мои времена дело доходило до абсолютных курьезов: в счет плана в последний день месяца засчитывались служебные разъездные автомобили директора, главного инженера, главного конструктора и начальников крупных цехов. Эти старые машины наспех красили и прятали их среди «толпы» предназначенных к сдаче автомобилей, а в первые же дни следующего месяца, пользуясь тем, что машины с завода вывозятся не сразу, заменяли новыми. Два-три дня директор и прочее высокое начальство ездило на такси, а боссы помельче, тоже временно лишенные автомобилей – на троллейбусах...
Вы любопытствуете, как в таком кавардаке соблюдается стандарт, качество продукции. Это важный вопрос. Он заслуживает подробного ответа.
Вспомним еще раз мое «невинное жульничество» с лунками в теле впускной трубы. Оно, увы, не было таким невинным как могло показаться. Ведь гайковерт со сточенной головкой не затягивал гайки с достаточной силой. Узел мог перекоситься, это наверняка привело бы к просачиванию отработавших газов во фланец коллектора, то есть к потере мощности двигателя. И приводило, не сомневаюсь.
Теперь возьмём водяной насос. И я и мои наладчики всегда собирали насосы в спешке, стараясь сделать побольше в короткие свободные минуты. Уверен ли я был в качестве этих насосов? Боюсь, что нет.
Ну, а история с бракованными головками? Вы представляете, какие получались двигатели после ручной переборки в грязи, на полу испытательной станции? То же относится к любым деталям, установленным во дворе завода на «готовый», спущенный с конвейера автомобиль.
Все участники производства в Советском Союзе, от рабочего до министра, заинтересованы только в одном: «спихнуть с рук» готовую продукцию, получить документ о выполнении плана. Качество, в их понимании, должно быть лишь таким, чтобы продукцию можно было «спихнуть». Ведь дальнейшая судьба продукции абсолютно не интересует ее производителей – рынка нет, конкуренции нет, есть только планы, нормы, показатели, в которые нужно во что бы то ни стало «уложиться», и тогда получишь премию. Разумеется, что такое положение вещей ведет – и психологически и технически – к выпуску товаров самого низкого качества.
При всем том промышленность расходует ежегодно миллиарды рублей на содержание гигантского контрольного аппарата. В среднем по стране каждый десятый человек на производстве – контролер. Он получает зарплату квалифицированного рабочего, а начальники отделов и служб технического контроля оплачиваются по высшим инженерным ставкам. Никто из них не производит каких-либо материальных ценностей и – беру смелость сказать – не повышает качества изделий.
Вот как это происходит на том заводе, где мы сейчас находимся. Контролер участка подходит к мастеру и говорит:
— Останови немедленно деталь номер пять. Появился брак, занижен наружный диаметр.
— А много бракованных деталей нашел? – спрашивает мастер.
— Двадцать штук. Пишу браковочное извещение.
Мастер смиренно говорит: «Ладно, пиши» и идет к станку, где выпущен брак. Бывает – и чаще всего, – что там все в порядке, а контролер случайно «поймал» вчерашние детали. Сколько там было бракованных – никто не узнает, они ведь частично ушли на сборку. Тогда мастер успокаивает контролера, дескать, не волнуйся, причина брака устранена, а извещение прячет в карман.
Подходит конец месяца, и мастер вызывает контролера на конфиденциальный разговор. На стол выкладываются все браковочные извещения.
— Ну вот, погляди, чего ты мне набраковал, – говорит мастер. – Это я, так и быть, приму, это тоже, а уж насчет вот этих деталей, будь другом, – порви свои бумажки. А то ведь брак на участке превысит норму – и мне и тебе плохо будет. Согласен?
И контролер соглашается. Он ведь тоже хочет быть на хорошем счету, а для этого нужно, чтобы брака на участке было поменьше. Он только заботится, чтобы это как-нибудь не выплыло наружу, чтобы мастер умело «сплавил» с участка бракованные детали. И их артистически прячут в ящики со стружкой, например, которые затем вывозят с завода на переплавку.
Следующий этап – доверительная беседа мастера с рабочими. Он собирает всех, к примеру, токарей и объявляет:
— За этот месяц брака по токарным работам набежало на тридцать девять рублей. Не будем разбираться, кто да что, а с каждого по трешечке. Не возражаете, ребята?
Ребята не возражают. Удержания за брак – что-то вроде дополнительного налога. Привыкли. Возможно, что весь брак сделал кто-нибудь один из них, но для одного такой вычет означал бы недели голодного существования, семейную катастрофу. Лучше разделить. Тем более, что ведь это редко бывает по небрежности: станки старые, разболтанные, инструмента всегда не хватает, работаешь резцом до последней возможности – как не сделать брака?
Я думаю, из этого примера понятно, почему каждый выпущенный заводом автомобиль имеет хоть какой-нибудь брак. Откуда мне это известно? Очень просто: каждый владелец автомобиля «Москвич» хоть раз да предъявляет свою машину для исправления дефектов в течение гарантийного срока.
Но если вы думаете, что автомобили – товар исключительный, то ошибаетесь. Телевизионные заводы Советского Союза в момент выпуска каждого телевизора переводят определенную сумму денег Управлению ремонтных мастерских. Эта сумма, выплачиваемая заранее и, конечно, включаемая в себестоимость телевизора, покрывает расходы по будущему гарантийному ремонту. Переводя эти деньги за каждый телевизор, завод молчаливо признает неизбежность брака. Этот «порядок», узаконивающий брак, критиковался даже в советских газетах, но тем не менее продолжает существовать.
