Однажды, во время войны, ее соседом по купе оказался гастролировавший, как и она, по Закавказью скрипач Д. Ойстрах. Он сразу почему-то, одним своим видом, внушил актрисе антипатию.
«А тут еще начал ухаживать, – пишет она Александрову, – да так неумело, по-мужицки, что Лева, бедный (аккомпаниатор Миронов. – Ю. С.), не знал, куда деваться от стыда за него. В общем, от греха подальше (не собственного, конечно, а просто, чтобы слишком уж не нагрубить ему) я вышла и попросила кондукторшу перевести нас с Левой в другое купе. Та, мне кажется, все поняла и сделала то, о чем я просила.
Утром, встретившись в коридоре – ему надо было сходить первым, в Нальчике, – мы не обмолвились ни словом…»
Интересно, встречались ли они с Д. Ойстрахом потом, особенно Г. Александров?..
И опять – от славных «сталинских соколов»:
«После «Цирка», – сообщали они Орловой, – комсомолец-орденоносец Быков, садясь в самолет, напевал:
В небо прыгнуть нелегко,
Небо очень высоко…
А возвращаясь с задания, шутил:
– Небо-то высоко для Гансов, а не для нас. Им в него было прыгнуть труднее, чем обратно, на штыки нашей пехоты.
Хочется еще вспомнить, как младший сержант Копытин, вспоминая вашу мечтательную Анюту, пел, изображая неудачника-Ганса:
Я весь горю,
Как же мне поступить?
Ведь голову надо сложить!
Мне же почти не пришлось воевать
И мало пришлось мне жить.
На мотив «Сердце в груди»:
Храбрость моя улетела, как птица.
Советский летчик меня вдруг сбил,
Не дав и с жизнью проститься.
От всего сердца желаем Вам, Любовь Петровна, здоровья и плодотворной работы в нашем общем деле – в борьбе с ненавистным врагом и окончательном его разгроме в 1942 году. Смерть немецким оккупантам!»
После этого письма Орлова, выступая в частях, говорила:
– А песню Анюты, с вашего позволения, я спою на стихи младшего сержанта Копытина, которые он мне прислал.
И с тем же вокальным мастерством, что делало копытинский текст еще более смешным, пела Анюту-Ганса. А в конце, уже без музыки, уморительно, будто погибший «фриц» испускает последний вздох, говорила: «О, майн готт!»
Храбрость моя
Улетела, как птица.
Советский летчик меня вдруг сбил,
Не дав и с жизнью проститься…
поет Л. Орлова в воинской части.
«Последний военный концерт, – пишет М. Кушниров, – Любовь Петровна дала в Праге в июне 1945 года. Зрелище, по рассказам очевидцев, было триумфальным. Восторженные пражане, еще не остывшие от радости освобождения, от избытка благодарности русским солдатам (в том числе И. Пруту, дошедшему, как помним, со спасительными орловскими пластинами до Праги. – Ю. С.)… целовали актрисе платье, приподнимали машину, подносили для благословения детей».
…А ровно через год в той же Праге, где на студии «Баррандов» снимали крупномасштабные объекты «Весны», на Орлову обрушилось тяжелое испытание.
В выходной день советник посольства повез их троих – Орлову, Черкасова и Александрова – за город. И по дороге в их машину врезалась другая, из чешского… свадебного кортежа.
Больше всех досталось сидевшему сзади Н. Черкасову. Ему выбило сразу несколько зубов, и, держась за скулу, артист чуть не плакал:
– Гриша, что же это?
– Ну что же делать? – посочувствовал Александров. – Вставим.
Он выскочил из машины и, убедившись, что сидевшая впереди Орлова жива, прежде всего заслонил ее собой от слишком любопытных из чешского свадебного кортежа…
От удара о передок машины у Орловой порвалась уздечка между губой и десной. И врач в больнице сказал: «Надо пришить немедленно, а то ткань омертвеет! Но вы должны перестать плакать и замереть лицом». Однако боль, испуг и отчаяние, пишет Кушниров, выбили актрису из колеи, и она никак не могла справиться ни со слезами, ни с лицом.
«Но подошел Григорий Васильевич (у которого самого, между прочим, была сломана ключица. – Ю. С.) и укоризненно зашелестел: «Чарли (так звал он жену, а она его – Спенсер. – Ю. С.), я не представляю, чтобы вы не смогли! Чтобы вы – и не смогли! Вы же все можете, все!» И действительно, она смогла. Перестала плакать и твердокаменно замерла лицом…»
Интересно, что когда 20 лет спустя обожавшие Александрова и Орлову после «Весны» чешские кинематографисты задумали снять художественный (!!!) фильм о них, они собирались воспроизвести в нем и эпизод аварии и александровское «Чарли, вы же все можете!».
Впрочем, чехи не были оригинальны. За несколько лет до них то же самое – художественное полотно под «мультипликационным», как его называет Д. Щеглов, названием «Люба и Гриша» – задумали англичане. Александров даже летал в Англию «консультировать» фильм о себе и своей половине.
Но такие экстравагантные идеи, как правило, не осуществляются. Не сбылись они и у чехов с англичанами…
«После просмотра фильма «Человек человеку…», – вспоминает его второй режиссер А. Бобровский, – Александров не хотел отпускать меня и попросил проводить его до дома. Там он предложил прогуляться на свежем воздухе после тяжелого рабочего дня и поговорить о возможных поправках. Уже стемнело, а он никак не хотел отпускать меня.
Прогулка наша становилась скучноватой.
Все прояснилось, когда из-за угла выехала машина и из нее вышла Орлова, вернувшаяся после спектакля.
– Любовь Петровна, – Александров торжественно взял ее под руку, поздравьте нас, мы только что смотрели фильм в законченном виде.
Она обрадовалась и крепко стиснула его руку:
– Какие вы молодцы! Поздравляю вас! Ну и как, Григорий Васильевич, какое у вас впечатление?
– А вот спросите у моего молодого режиссера.
– Да-да, любопытно. Вы ведь провели работу от первого до последнего дня.
Вот почему мы так долго гуляли!
Я был застигнут врасплох. Нужно было что-то отвечать, а я, честно говоря, считал себя несколько обманутым именно потому, что с первого дня меня настроили на совсем другую картину (то есть на художественное, с обычным александровским размахом, полотно, а не на более чем скромный, хотя и «экспериментальный» фильм-концерт, каким получился «Человек человеку…». – Ю. С.)
– Фильм хороший, – ответил я после некоторой заминки.
В глазах Орловой я увидел открытое разочарование:
– И только?
Ясно, она ожидала совсем другого ответа.
– Фильм отличный, – сказал я тогда, помедлив.
Орлова укоризненно взглянула на меня и, подчеркивая каждое слово движением указательного пальца, как это делают педагоги, наставляя нерадивого ученика, сказала раздельно:
– Вот так нужно отвечать!
