Нам оставалось только заняться своей овсянкой, но впервые в жизни овсянка не принесла нам покоя. Мироздание дало трещину. «Не говори — напрасна битва…»[7] Однако именно так нам тогда казалось! Мы в молчании доели овсянку и разошлись по углам, не желая разреветься друг перед другом.
Позднее меня нашел папа и, протянув жестянку с леденцами, сказал:
— Против правил не поспоришь, сынок, но, по-моему, ты заслужил утешительный приз.
Тем временем мама нашла Кена и, сунув ему в карман трехпенсовик, вздохнула:
— Не переживай, мальчик мой, твой дядя порой бывает несносен, но вас упрекнуть не в чем, вы вели себя молодцами.
Утешенные, мы с Кеном сошлись вновь, а обнаружив, что оба не остались внакладе, еще больше повеселели и заспешили в деревенскую лавку.
И вот пришел час провидению явить себя во всей красе. Впрочем, провидению нет дела до наших желаний. Оно не ищет подходящего момента, чтобы продемонстрировать нам свои благодеяния или гримасы.
Главная ценность круглого и плоского шоколадного пирожного ценой в один пенни заключалась в том, что внутри его могла прятаться монета в шесть пенсов. Мы купили двенадцать штук (по три пенса от мамы и папы плюс шесть пенсов в долг). До сего времени мы ни разу не испытывали судьбу, но сегодня — двенадцать против шести, кто бы не соблазнился? — мы решили, что провидение смилостивится. Увы, провидение осталось глухо к нашим чаяниям. А Лимпсфилдский холм, с точки зрения дядьев, так и остался «весьма крутым и неподходящим для подъема на велосипеде».
Между тем пришла пора представить мой первый опубликованный литературный опыт:
«Мы прошли шесть миль до Иденбридж и выпили воды из колонки, а когда мы пили, одна девочка подошла и сказала, что эта вода из реки, и мы отправились в лавку, где купили имбирный лимонад. Основательно утолив жажду, мы пошли в Хивер, девять миль пешком, где нас ждал обед. В ожидании обеда мы осмотрели церковь и замок, где родилась королева Анна Болейн. Затем мы отлично отобедали яичницей с ветчиной. После обеда мы прошли две мили полями, по пути ели вкусные орехи и вышли к дороге на Чайдинг-стоун. Там мы купили печенье и имбирный лимонад. Затем мы отправились в Коуден. В пути мы встретили джентльмена, который показал нам дорогу (а сам он спешил на остров Уайт). В миле от города он с нами распрощался, и мы свернули в Коуден, где рассчитывали отдохнуть. Однако в местной гостинице не оказалось свободных мест. Тогда мы пошли на станцию, где сели на поезд до Танбридж-Уэллс. Там обнаружилась превосходная гостиница «Карлтон». Мы восхитительно отужинали яичницей с ветчиной, хорошенько умылись и отправились в постель. В тот день мы прошли девятнадцать миль».
Мне особенно нравится начало: «Мы прошли шесть миль до Иденбриджа и выпили воды из колонки». Можно подумать, для нас было в порядке вещей проходить по шесть миль, чтобы утолить жажду. Впрочем, не забывайте, мне было только восемь с половиной. И кстати, я нес за плечами рюкзак. Много ли вы знаете мальчишек девяти лет от роду, способных прошагать за день девятнадцать миль с рюкзаком на спине? А если таковые найдутся, пусть попробуют описать свое путешествие в местной газете.
Трехдневным наш пеший поход можно назвать лишь условно. В первый день дождь припустил так, что мы сломались на четырнадцатой миле и, насквозь промокнув, сели в поезд на ближайшей железнодорожной станции. Спустя пару дней мы повторили попытку. Первый день я описал чуть выше, на второй мы прошли до обеда одиннадцать миль. Вероятно, читатель помнит, что в первый день мы не только «отлично отобедали яичницей с ветчиной», но и «восхитительно отужинали яичницей с ветчиной». Не приходится сомневаться, что первому предшествовал, а за вторым последовал превосходный завтрак, состоявший из яичницы с ветчиной. И тогда, и теперь я ничего не имею против яичницы с ветчиной, однако Кен на разделял моего увлечения, и когда на второй день в Мэйфилде на обед нам снова предложили… Стоило Кену услышать ненавистное словосочетание, он стал желтого цвета и нам пришлось вернуться домой. Однако с тех пор мы именовали наш пеший поход не иначе как трехдневным. Поскольку именно так называлась моя первая напечатанная статья, нам пришлось для ровного счета добавить к нему первый, дождливый, день.
Кен утверждает, что в те времена мы много играли в крикет. Я этого не помню, в памяти сохранились только некий Строберри, хороший местный подающий (мясник по профессии) и многочисленное семейство Ливсон-Гоуверс. Мы, воспитанные на игре Грейса, Стоддарта, Шрусбери и Ганна, снисходительно следили за их нескончаемыми партиями. Подростком Стоддард играл против Хенли-Хаус, и мне следовало бы упомянуть его первым.
Что же до остального, то, по свидетельству Кена, «мы с Аланом часто вставали в пять утра и проходили от пяти до восьми миль, но к концу каникул бросили».
Я до сих пор не знаю почему.
4
В один из последних дней июля 1891 года нас с Кеном — в первый и последний раз — фотографируют вместе. На нас одинаковые узкие костюмчики с короткими штанишками и кружевные воротнички. Кен держит на коленях книгу, которую мы оба читаем, моя голова покоится на его плече. Фотограф запечатлел радостное для Кена и горестное для меня событие. Впервые в жизни Кен собирается меня бросить — в скором времени ему должны отрезать волосы.
Мое отчаяние доказывает, насколько сильно я ощущал, что мы с братом — одно целое. Мы разделяли кровать и велосипед, были единственными членами тайного общества «ФН», а теперь одному из нас отрежут волосы, а другому так и ходить с ненавистными кудрями. Что за бессмыслица! Я-то думал, что если случится что-то ужасное — умрет королева Виктория, нас завербуют на флот, или нагрянет та ужасная кузина с Ямайки, — мы встретим страшную новость плечом к плечу. А оказывается, Кен уже слишком взрослый, чтобы носить длинные волосы, и отныне я, всегда воображавший себя его ровесником, обречен влачить эту ношу в одиночестве. Последний снимок маленького лорда Фаунтлероя.
Я не зря так хорошо помню эту фотографию. Последние приготовления, завивание и накручивание волос на палец. С Кеном гувернантка управилась быстро, и он прошмыгнул в студию, но немедленно вернулся и взволнованно сообщил, что в углу стоит настоящий рыцарский доспех.
— Алан, пошли скорее!
Я не могу — гувернантка терзает мои волосы гребнем.
— Еще минутку, дорогой.
— Я не мо… ай!
Покончив с одним непокорным локоном, она приступает к другому.
— Одну минутку, дорогой.
Сегодня первый день каникул. Мне хочется, чтобы время тянулось как можно медленнее, я дорожу каждой минутой. Завтра мы отправляемся на велосипедах (это наш последний велосипедный сезон) в Стэнфорд-ин-зе-Вэйл. Нас ждут шесть недель блаженства. Какие бы страдания не доставляли мне ненавистные кудри, Стэнфорд никуда от нас не денется, как и доспехи в студии фотографа. Спешить некуда.
