А я–то, «исповедник» в кавычках, вот как живу. Имею отдельную келийку и полный покой и тишину. Моя хозяйка очень расположена ко мне и заботится обо мне. Правда, она одинокая, потому и мне приходится кое–что самому делать: иногда даже печку топить и воду носить, стряпать, посуду мыть. Последние три недели у нас тут шла пристройка к дому сеней, — до сих пор у домика никакой другой пристройки не было. Приходилось и тут кое–что помогать. Досадно, что все это отвлекает от давно начатой работы: составления «Всероссийского синодика», куда я впишу имена неканонизованных подвижников благочестия и других деятелей и строителей Святой Руси. Отвлекают домашние хлопоты и от писем, и я думал, что не поспею к пароходу написать всем, кому хотелось бы.
В отношении питания, — по весне не было рыбы, но голоден не был. Теперь стала ловиться рыбка, и недели три мы питаемся довольно обильно, да какой рыбой!.. Только стерлядками да мелкими осетрами, на шуку и смотреть не хотим. А теперь с первым пароходом получил все застрявшие зимой посылки, — там и сласти, там и сухарики беленькие из самой первосортной крупчатки. И молочко, хотя и в украдку, но доставал, — до Петрова поста по бутылке на два дня, а теперь обещали по бадейке (немного более двух бут[ылок]) на два дня. А хозяйка моя все говорит: «Ешьте больше рыбы», — и радуется: «Мой владыка поправляется, совсем не такой стал, каким был прошлый год, когда приехал сюда». Вот видите, какое у меня «исповедничество», и поймете, что только стыдиться да грустить мне остается, что беспокоящиеся обо мне друзья мои сами живут в условиях во много, много раз худших, чем я. Разве только вот одно сейчас мучение — комары, которые не дают покоя. Я более или менее спокойно могу сейчас писать только потому, что около меня так называемый дымокур, т. е. на земле (я сижу во вновь устроенных сенях) горит огонек и тлеет и дымится гнилушка. Без дыма же — житья нет. На улицу без особой сетки выходить нельзя, а в лесу того хуже. Надеваю на руки перчатки, насквозь перчатки прокусывают. Когда сени еще не были готовы, я в комнате писал в сетке на голове и в перчатках. Истребляю комаров беспощадно. А истинные–то подвижники нарочито выходили туда, где больше комаров, да еще обнажались и в таком виде творили молитву, по окончании которой осторожно перышком, чтобы не Раздавить, сгоняли кровопийц. Ну можно ли и здесь мне не устыдиться своего нетерпения.
Вы интересуетесь природой здешней. Почти то Же, что и у нас. Только, конечно, все позднее. Так, на Троицу ни цветов, ни зелени не было. Первые цветочки я увидал вечером в день моего престольного праздника «Всех русских святых», который ныне был 1 июня ст. ст. Потом начали появляться разные цветочки: много желтых, меленьких, каких и у нас много. Затем вначале преобладали белые цветы, потом синие и голубые. Розовых и красных почти не было. А вот несколько дней цветет шиповник, которого здесь много. Нашел даже здесь в каменистой горе дикие пионы, — но их немного. Потом будут и колокольчики, и ромашки. Из деревьев — наша березка, потом осина, ясень, ель, сосна, пихта и лиственница. Бывают ягоды, прошлый год их не было совсем, а ныне я видел черную смородину. Есть брусника, морошка, черника, голубика. Прошлый год очень много было грибов, но белых здесь нет — подосиновики, подберезники, волнушки, сыроежки. Но сейчас в лес невозможно ходить, — комары. Они обычно бывают до Ильина дня. А на смену им явится мошка, — еще хуже, чем комары.
Скучно, что редко получаешь почту. Прошлый год ходило здесь два парохода почтово–пассажирских]. Ныне остался один. Прошлый год на Рождество Предтечи уже был третий пароход, а ныне только сегодня — второй.
Ваша посылочка, вероятно, была адресована на Инбатское. Своевременно зимой она, как и многие другие, не была доставлена. Первый пароход привез ее, вероятно, в Инбатское, а второй, думаю, должен доставить ее из Инбатского в Туруханск. Как получу ее, немедленно уведомлю Вас.
Вы неоднократно спрашивали меня, какие священные изображения я желал бы иметь. Но теперь вообще какие бы то ни было изображения трудно иметь, а не только желаемые. Вообще же я очень люблю старинные, и потому мне особенно были приятны присланные Вами изображения Нерукотворного] Спаса и Казанской и др. Люблю я также и собираю изображения по преимуществу русских святых. У меня и антиминс в честь «всех русских святых». Мне Господь дал счастье еще во время Собора 18[-го] г[ода] принять участие в составлении службы Всем русским святым. Ее я и теперь исправляю и дополняю. Праздник престольный Всем русским святым я праздную в первое воскресение Петрова Поста и 16 июля [ст. ст.].
Выдержку из «Иоанна Дамаскина» Толстого[100] я перешлю. А он мне пишет: «Будете писать в Россию, передайте от меня привет и благословение Александре Ивановне»[101].
«Письма о христианской жизни» еп[ископа] Феофана, если нужны Вам, пользуйтесь ими. А мне сюда не высылайте, боюсь иметь при себе много вещей. А у меня и без того много книг; — между прочим, полный круг богослужебных книг.
Кто помнит меня в Коврове, потрудитесь передать мой привет и благословение, а 28–го — поздравление с нашим праздником. Ежедневно благословляю мою ковровскую паству и особо друзей моих. В праздники же наши особенно вспоминаю Ковров.
Господь да хранит Вас, да укрепит здоровье и да устроит внешнее житие более спокойное.
Призываю на Вас Божие благословение.
Богомолец Ваш е[пископ] А[фанасий]
№ 15
А. И. Брайкиной
17 июля 1931 г.[102] Станок Мельничная, Туруханский край[103]
Канун праздника преп. Сергия
Милость Божия буди с Вами, родная моя Александра Ивановна!
Сейчас вечером получил Вашу застрявшую посылочку пасхальную и письмо от 1/14 июня. Спаси Вас Господи. Спешу хоть кратенькую записочку написать Вам. Может быть, удастся отдать ее на пароход, который д[олжен] б[ыть] или сегодня ночью, или завтра утром. Посылочка пришла в исправном виде, и, несмотря на то что на лодке везли ее под дождем, намокла только наружная обшивка.
Платенчико с крестом, труды рук р[абы] Б[ожией] Анастасии, я употреблю не для отирания рук, а на аналой, и сегодня уже постелил под праздничную икону преп. Сергия. И свечечки Ваши употреблю завтра на утрене и часах, — теперь я пока не совершаю литургий из–за отсутствия просфор.
О ненужном никому и бесполезном нашем существовании, я думаю, нам и думать не следует. Если Господь дал нам жизнь, поставил нас в известные условия и жизнь нашу не прерывает, значит, жизнь наша для кого–то и для чего–то нужна. В мире вообще ничего нет бесполезного, ненужного, бессмысленного. Все имеет свой смысл, значение и назначение. Это даже о неодушевленной природе, тем паче о жизни разумных существ. Я не допускаю возможности существования людей ненужных, бесполезных. Я думаю, не найдется человека, который бы хоть раз в жизни не послужил кому–либо другому хотя бы чашею студены воды[104]. А если послужил, — ради этого доброго дела и жизнь была дана ему, и он не погубил мзды своея[105]. Если даже кто–либо и единой чаши воды за всю жизнь не подал, кто–нибудь ему подал! Тогда, значит, смысл и польза этой как будто бы бесполезной жизни в том, чтобы другой сделал добро ради него.
