— Не скучай, Герман! Держись веселее!
Как ведёт себя человек в условиях абсолютной тишины, когда внешний мир, полный звуков, привычных человеку, сменится миром полного безмолвия? Этот вопрос — далеко не праздный не только для работников авиационной и космической медицины, но и для нас, людей, готовящихся к космическим рейсам. Каково будет состояние человека после часа пребывания в абсолютной тишине, после суток, после двух, трёх?
Испытание тишиной, вернее, тренировки в условиях абсолютной тишины, — один из этапов нашей подготовки. К нему мы готовились заранее, стараясь внушить себе мысль о том, что это — обычное, будничное задание и выполнить его надо как можно лучше.
Медленно закрылась герметическая, с мягкими прокладками дверь, потом другая — и всё смолкло. Я остался, словно на необитаемом острове, один на один с собою, если, конечно, не считать различных приборов и объективов самых беспристрастных судей — телевизионных установок. Это, пожалуй, единственное, что связывает с внешним миром. Так будет и там, в космосе.
В сурдокамере.
Выполняю первые задания. Затем беру в руки книгу и углубляюсь в чтение. Пытаюсь сосредоточиться, вжиться в прочитанное. А вокруг тишина. Безмолвная, безжизненная. Словно я нахожусь не в тренировочной камере на земле, а в кабине космического корабля, несущегося в бескрайних просторах Галактики.
Как попал я сюда, в этот непривычный мир, как сменил тесную, но такую уютную, ставшую уже любимой кабину «МИГа» на сурдокамеру?
Вспоминаются дни, проведённые в госпитале, где из многих подобных мне молодых людей отбирали группу будущих космонавтов. Главными судьями были врачи самых различных специальностей. Каким должен быть космонавт? По этому вопросу среди врачей велись споры, сталкивались разные точки зрения. У одних требования были чрезмерно высокими: космонавт им представлялся необыкновенным человеком. Другие утверждали, что в космос можно послать человека любой профессии, обладающего средними физическими данными. Эти споры не трудно понять: ведь ещё только-только зарождалась совершенно новая профессия, и только практика могла создать более точные критерии, определяющие облик космонавта.
Нас, кандидатов в космонавты, было немало. Но мы быстро перезнакомились друг с другом. По засыпанным жёлтыми листьями дорожкам прогуливались мы в свободные от процедур часы, обсуждая события последнего времени. Жадно вдыхая смолянисто-сосновый воздух, щурясь от косых лучей осеннего солнца, не спеша считали шаги от главного корпуса до самого отдалённого уголка парка, приглядываясь друг к другу. Желание стать космонавтом было у всех сильное. Кандидатов было больше, чем требовалось космонавтов, но мы были дружны, понимая, что дело, ради которого находимся тут, в госпитале, нужно Родине.
Многие из нас, что называется, наизусть знали о том, что уже сделано нашей страной в покорении космоса. Первый, второй, третий искусственные спутники Земли, первая космическая ракета — таковы важнейшие этапы уже пройденного пути. Что больше всего поражало наше воображение, так это последовательное и весьма значительное увеличение веса спутников. Если первый из них весил чуть больше 80 килограммов, то второй — более полутонны, а третий — больше тонны. Вес нашей первой космической ракеты, умчавшейся в звёздное пространство в самом начале 1959 года, составлял почти полторы тонны.
Наша мощная социалистическая экономика, смелые замыслы учёных и неустанная забота партии, её Центрального Комитета и лично Никиты Сергеевича Хрущёва о развитии отечественной космонавтики с каждым днём выводили Советскую страну на новые рубежи в освоении звёздных просторов. Нашему народу стала по плечу величайшая задача человечества — разгадка вековых тайн мироздания. На очереди вопрос о полёте человека в космос. И, конечно, когда в полку офицер Подосинов сказал мне, что он готов меня рекомендовать кандидатом в космонавты, я ответил немедленным согласием.
— Только пока об этом никому ни слова, — предупредил Подосинов, — а вот с женой посоветуйтесь…
— Она согласится!
— Должна согласиться. Но дело сложное. Надо хорошенько всё объяснить.
Подосинов многозначительно посмотрел мне в глаза, словно предупреждая, что разговор с женой на эту тему окажется не таким уж простым, как он мне представлялся. И, как всегда, Николай Степанович Подосинов оказался прав. Его опыт, знание жизни, людей не раз оказывали нам, молодым лётчикам, неоценимую помощь в решении самых сложных вопросов.
Тамара, как, впрочем, и все жёны лётчиков, волновалась за исход каждого лётного дня. Это беспокойство вполне понятно: ведь полёт на современном истребителе на больших высотах, огромных скоростях сопряжён порой с неожиданностями. Особенно беспокоилась Тамара, когда у нас происходили ночные полёты. Бывало, возвращаюсь под утро, а она не спит, ждёт меня с книгой в руках.
Было ещё одно немаловажное обстоятельство в нашей семейной жизни. Тамара готовилась стать матерью. Словом, совет старшего товарища о том, чтобы поговорить о будущей профессии с женой, был кстати. Тамара хорошо поняла меня, осознала всё то, что было связано с таким довольно крутым поворотом в жизни, и, согласившись с этим, не только не отговаривала меня от нового пути, а поддерживала, вселяла бодрость, уверенность в успехе. Она приветствовала мою смелость и дала мне почувствовать это.
С чувством готовности к новым, неизведанным путям и прибыл я в небольшой, тихий госпиталь, затерявшийся в берёзовой роще. Кандидаты в космонавты! Как много потребовалось от нас, чтобы стать ими! Десятки исследований, беседы с врачами и испытания, испытания, испытания…
…Барокамера. Лётчикам она хорошо знакома. В ней не раз приходилось совершать «подъёмы» на большие высоты в довольно ограниченное время. Дышать кислородом — также дело привычное. Врачи зорко следят за изменениями в организме того, кто находится в барокамере. И однажды было так, что пришлось прекратить испытания: испытуемый плохо переносил разреженную атмосферу. У него появилось учащённое дыхание, закружилась голова, ещё мгновение — и человек мог потерять сознание.
Надев кислородную маску, сижу и я в барокамере. Там, за металлической обшивкой, врачи следят за показаниями приборов. Чувствую, как дышать становится всё труднее. «Спокойнее», — говорю себе.
До чего же медленно текут минуты! Учащается пульс. Это закономерно, и я вновь успокаиваю себя. Знаю, там, на пульте управления, многоканальный прибор постоянно информирует врачей о том, как работают мои сердце, мозг, какова частота дыхания, каково артериальное давление крови. Самописцы ведут кривые, на экранах приборов мелькают штрихи, рассказывая врачам о состоянии моего организма.
