Ознакомительная версия.
Париж встревоженно затих. А потом… продолжилась прежняя жизнь. Открылись рестораны, заработали кафешантаны. Всё встало на свои места. И только взгляды парижан остались такими же потерянными.
Коко жила то на Ривьере в своей вилле, то в Париже. Она почти не выходила на улицу – её мало что интересовало из происходящего вокруг. Она не следила за фронтовыми сводками. Не читала газет. А когда всё же включила радио, то узнала, что война закончена и воцарился мир. Мир побеждённых и мир победителей. Мир новых господ и новых рабов…
Да полно, каких рабов? После непродолжительного затишья на улицах Парижа снова появились модники и модницы. Их наряды были скромней довоенных, но всё же, всё же… По-прежнему работали бутики и кутюрье, разве что демонстрации новых коллекций проходили реже и не при таком стечении любопытствующей публики.
Коко словно оцепенела. Она смотрела на жизнь любимого города и ничего не понимала. Катастрофа? Похоже, французам было всё равно, что творится с их страной. А Коко Шанель тоже была француженкой.
C молодым Сальвадором Дали.
Она впервые в жизни почувствовала свой возраст. Постоянно гнала от себя мысли о старости, а тут – вот она, подступила вплотную, только руку протяни.
Коко подолгу смотрела на себя в зеркало. Потом со вздохом отводила взгляд – ей всё надоело, даже она сама. Какие уж тут идеи? Разве что цветами заняться?
Она завела оранжерею с дорогими орхидеями. Возилась со специальными грунтовыми смесями, следила за обогревом и освещением тропических растений. Но и это ей надоело. Часть цветов она распродала, часть раздала просто так.
Потом ей пришло в голову коллекционировать картины. Бежавшие в эмиграцию французы и эмигранты из Германии распродавали своё добро за бесценок. Антикварные лавки и художественные салоны были переполнены подлинными шедеврами. Но и это надоело. Она забросила живопись точно так же, как до этого орхидеи.
Открылись театры. Но труппы сильно поредели. И на сценах шли какие-то жалкие, бесцветные пьесы. Все боялись ненароком задеть новую власть. Коко, пару раз посетив оперу, нашла это занятие совсем уж глупым. И больше в театр не ходила.
Вокруг неё образовался вакуум. Друзья разъехались по миру – большинство перебралось в Америку. Умолк телефон. В почтовом ящике всё реже и реже появлялись письма.
И Коко решила, что жизнь заканчивается. Она никого не интересовала. О Коко Шанель забыли.
Имя Коко Шанель золотыми буквами вписано в историю моды.
Она была совершенно одинока и уже решила, что все её желания угасли. Как вдруг к ней пришла любовь. Последняя, закатная, чистая и грустная…
Это случилось на приёме в испанском посольстве. Шанель неприкаянно бродила среди приглашённых. В основном это были мужчины в немецкой военной форме и их дамы в богатых безвкусных нарядах. Многие её узнавали, приветливо кивали, но тут же отворачивались, продолжая свои разговоры. Коко-пенсионерка не вызывала любопытства…
И вдруг она услышала за спиной мужской баритон:
– Мадам, разрешите…
– Мадемуазель, – привычно поправила Шанель и умолкла.
Перед ней стоял невысокий сильный человек в форме немецкого офицера. В его серых глазах плясали лукавые чёртики. И он был божественно красив…
– Штатц. Генрих Штатц, – представился он.
– А кто вы по званию? – простодушно спросила Коко – в немецкой военной иерархии она разбиралась хуже некуда.
– Можете называть меня полковником, – улыбнулся Штатц. – Но лучше просто Генрихом.
– Тогда вы меня зовите просто мадемуазель Шанель. Но лучше просто Коко, – парировала она. Офицер засмеялся.
– Такой я вас и представлял, – сказал он.
– Какой?
– Остроумной и ослепительно красивой.
– Так уж и красивой? – с напускным недоверием произнесла Коко.
Комплимент ей понравился. И этот Штатц был молод. Не мальчишка, конечно, но едва за сорок.
– Я прибыл в Париж только ради вас, Коко. Клянусь.
Коко Шанель во все времена привлекала внимание мужчин.
Она влюбилась моментально. Не могла не влюбиться – сердце Коко не терпело статики. А она уже много месяцев отчаянно скучала, не зная толком, чем себя занять. И она была готова к новой любви – может, больше, чем когда бы то ни было.
Штатц действительно приехал в Париж с единственной целю – отыскать Коко Шанель и познакомиться с нею. Он был разведчиком, офицером высокого ранга. И задание это получил от самого шефа СД бригаденфюрера СС Шелленберга. Штатц не скрывал этого.
– Коко, Германия нуждается в таких, как вы. Мы не варвары. Мы понимаем и ценим красоту. И нам нужны не разрушители, а созидатели… Кроме того, мой шеф очень уважает и ценит вас, Габриель. – Шеф? – Коко сделала удивлённые глаза.
– Вальтер Шелленберг. Очень большая фигура в Берлине. Он просил оказать вам любое содействие, если вы нуждаетесь в помощи. И передаёт вам приглашение посетить Берлин.
– Что же, вы выполнили его приказ, Генрих. Но мне не нужна помощь. Я не бедствую. Можете возвращаться домой.
– Это не имеет значения – выполнил я приказ или нет, – ответил немец. – Да? А что же тогда имеет значение?
– Вы, Коко. Только вы. – Штатц помедлил немного, а потом тихо произнёс: – Мне надо поговорить с вами. Похоже, я пропал…
– Влюбились? – насмешливо спросила Коко. А у самой замерло сердце. Штатц посмотрел ей прямо в глаза. Шанель выдержала этот взгляд. Затем полковник тихо сказал:
– Да…
Коко Шанель и Генрих Штатц.
Они прожили вместе три года. Это было странное время. Штатц надолго пропадал, но всегда возвращался. Он проводил с Коко две или три недели, словно для него никакой войны не было вовсе. Затем исчезал на месяц, а то и два. И снова возвращался. И с каждым разом их страсть разгоралась с новой силой.
Возможно, она потому и привязалась к этому обаятельному немцу, что он постоянно уходил и заставлял себя ждать. На расстоянии чувства лишь усиливаются. И люди не успевают пресытиться друг другом…
Они много говорили – обо всём. Она рассказывала о своей жизни. А он внимательно слушал и старался не перебивать. О себе же почти не говорил. И Коко не настаивала. Понимала – такая уж у него профессия.
Их разделяли 13 лет жизни. Штатц казался Коко почти юношей. Но он был взрослым опытным мужчиной. И к тому же офицером.
Однажды Коко сказала, что ненавидит войну. Что ей безумно жаль людей, которые погибают в бессмысленной бойне. И Штатц вдруг поддержал этот разговор. Стал рассказывать об ужасах, которые творятся на фронте, стараясь при этом уберечь её от натуралистичных подробностей.
Ознакомительная версия.
