«Есть то, что выше знанья…»[125]
Есть то, что выше знанья
И мудрости земной —
Легчайшее касанье
Созвучную душой.
Есть музыка, что снится,
И разговор без слов,
И белая страница
Неписанных стихов.
I. Элегия («Как мало мне отпущено годов…»)[126]
Как мало мне отпущено годов,
Чтобы нести назначенное бремя,
А я живу — или в тумане слов,
Или преступно убиваю время…
Как будто бесконечна жизни нить.
Не думаю и не желаю мерить…
Как будто можно жить и не любить
И не творить и ни во что не верить…
Убийца дней, назначенных Творцом!
Мне дан был дом — не мной он был построен…
В покоях светлых я брожу, как гном,
Высокого заданья не достоин.
Мне дан был дар. Я горькою золой
Покрыл его и растоптал ногами.
Мне дан был жар. Но вот — холодный, злой
И темный я живу под небесами.
И за руку — как мачеха дитя —
Ведет меня отчаянье слепое
В глухую ночь, где тайна бытия,
Быть может, не раскроется пред мною…
О, вырваться! О, если бы хоть раз
Вздохнуть свободно, широко и свято,
О, если бы — в благословенный час —
Хоть раз улыбкой осчастливить брата…
И, Божий дух почуя в мире вновь,
Сорваться ввысь и с синим небом слиться —
Как легкий дым, как память про любовь,
Как то, что может только сниться…
II. Элегия («Как быстро день единственный прошел…»)[127]
Как быстро день единственный прошел
И вот уж вечер ласковый нисходит…
А я еще той книги не прочел,
Где каждый о себе строку находит…
Седеют гор далекие хребты,
Деревья ввысь молитвенно воздеты…
Как медленно плывут мои черты,
Морщиня плавное теченье Леты…
О, как мне хочется еще любить
Людей, цветы, стихи, разлуки, встречи
И теплых янтарей тугую нить,
И легкий мех, накинутый на плечи,
И нищего, что у церковных врат
Протягивает скрюченную руку,
И каждого, кого назвал я — брат,
Кому отдался на любовь, на муку…
О, как хочу еще я — досказать,
Додумать, довершить, что жгло и пело
И тайного Присутствия печать
Хранить в себе, творя земное дело…
О, как еще мне хочется… Но, нет!
Уж ночь пришла. Пора. Смыкаю очи.
В ночи моей — я верю — будет свет —
Друзья, желайте мне бессонной ночи.
Ни минут не сиди,
Ничего не делая —
Притаилася в груди
Тоска оголтелая.
Притаилася, как зверь,
Выжидая случая,
Если выползет, поверь —
Уничтожит, мучая…
Руки занимай трудом,
Голову — заботами,
Огради твой хрупкий дом
Грубыми воротами.
Ходил Господь по саду,
По райскому ходил
И Сам Себя в награду
За все благодарил.
За все, за все… Ну, словом
За то благодарил,
Что мир единым словом
Он чудно сотворил.
И человека тоже,
Чтоб мог он без труда
Быть на Него похожим
(А впрочем — не всегда…).
…Ходил Господь по саду.
Был труд Его высок,
Зато теперь в награду
Не был Он одинок.
Вокруг него природа
И все живое в ней
И всякая порода
Растений и зверей.
Потом, устав немного,
Прилег Он на траву
И тут Ему (ей Богу!)
Был сон, как наяву.
…Он был в пустынном месте
Прозрачном, как стекло,
И нечто — врозь и вместе —
Вокруг Него текло.
Неведомое чудо —
Безводная вода,
Текущая (откуда?)
Текущая (куда?)
И странное теченье
Остановить не мог
Создавший все творенье
И удивленный Бог…
Ну, как для сей баллады
Мне написать конец?
Ведь навсегда отрады
Лишился наш Творец…
О том, что мир пугает —
Не стоит говорить…
Свеча горит и тает —
Ведь ей недолго жить.
Пусть под моим дыханьем,
Пока она горит,
Ответным колебаньем
Она мне говорит.
И пусть напоминает
Ее короткий свет,
Что, как свеча сгорает,
Но светом жив поэт.
1939 («В тот год была суровая зима…»)[130]
В тот год была суровая зима,
Снег рано выпал и лежал пластами
И непривычные для взора горожан
Сугробы вкруг деревьев вырастали.
Война еще почти не началась,
Но город полон был ее тревоги,
Он весь притих, как зверь перед концом
В предчувствии неумолимой травли.
Я жил тогда на левом берегу
У Люксембурга, где порой ночами
Без нужды бухал грузный пулемет,
Полузамерзших голубей пугая.
Я помню свет от синих фонарей,
И мягкий шаг прохожих запоздалых,
И веянье далеких легких крыл
Мимолетящих ангелов печали…
По вечерам ты приходил ко мне
Озябший, весь покрытый снегом,
И, позабыв земных забот позор,
Мы занимались важными делами,
Важнейшими, важней которых нет,
И недоступными непосвященным,
Свеча светила в комнате моей,
От двух голов отбрасывая тени…
Здесь был приют для нас, питомцев Муз,
Воспитанников нежной Полимнии —
Как ветхий груз мы сбрасывали все,
Что музыкой в душе не отдавалось.
Заветные тетрадки, как сердца,
Мы с наслажденьем острым раскрывали
И анапест сменял хорей и ямб
И дактили сменяли амфибрахий…
Ты помнишь? За окном таилась ночь,
Но свет нездешний был в приюте дружбы…
В тот год была суровая зима
И тайнокрылое касанье Музы…
«И все-таки! А почему не знаю…»[131]
