«Мне о любви не говорить, не петь…»[135]
Мне о любви не говорить, не петь,
Но руки сжать и, уронив на руки
Пылающую голову, сидеть,
Перегорать отчаяньем разлуки.
Но мочи нет. И ты опять близка —
О сокрушающая близость эта…
Как дуновенье ветра у виска,
Прикосновенье благостного света.
Я разобью упрямую свирель,
В тебя уйду от звуков, снов и знаков.
…Моя Россия! о тебе ль
Мне петь, и говорить, и плакать?..
НЕОПУБЛИКОВАННЫЕ СТИХИ[136]
Chartreuse(«Мохнатые ели — монахи…»)[137]
Мохнатые ели — монахи
Не зябнут от северной бизы —
Поверх власяницы-рубахи
На них серебристые ризы…
Могучие ветки застыли,
Как руки, поднявшись в молитве,
А ветер им шепчет о были,
А ветер поет им о битве…
Средь них прохожу, точно в храме,
Забыты сомненья и страхи…
Чу, здесь говорят с небесами
Суровые ели-монахи.
Belmont, 19/I <19>17
Северное слово («Оно пронесется, как топот…»)[138]
Оно пронесется, как топот,
Как шелест весенних полей,
Как моря далекого ропот,
Как песня кристальных ночей…
Ему не поверят, как сказке,
Как призраку хрупкой мечты,
Но в поле, как чистые глазки,
Огненные вспыхнут цветы…
Оно пронесется пожаром
И в небе все звезды зажжет,
Ах, светлые крылья недаром
В орлиный срываются лет…
8. III. <19>17
В сумерки долго стоял на мосту, опершись о перила,
Глядя на светлую воду и странно мечтая…
С рокотом нежным куда-то волна за волной уходила,
Грустно ее провожала звезда золотая…
Робко мигая, вдали одинокие точки манили —
Города, вдруг утомленного, бледные очи…
Волны все шли, уходили и вечер с собой уносили…
Веяло ночью, и жизнь казалась короче…
Что так болела душа и о чем так безумно молила?
Или вернуть захотела ушедшую ласку?
Разве не знала — зачем, как живые, дрожали перила,
Разве поверила снова в крылатую сказку?..
Lyon 15.VII. <19>17
1919 («Мы заблудились без дороги…»)[139]
Мы заблудились без дороги,
Покинул нас великий Бог,
Направо — царские чертоги.
Налево — ленинский острог.
Как сон, прошла весна златая,
Погибли правда и любовь,
И стонешь ты, страна родная,
И всюду кровь, и всюду кровь…
Свобода — светлая невеста
Под белоснежною фатой,
Нет, не среди рабов ей место,
Ей нужны сильные душой…
А мы, бесславные потомки
Героев с пламенной мечтой,
Мы — бури жалкие обломки,
Мы — полунищие с сумой.
Могли ли мы ее порыва
Святую чистоту спасти?
Мы были на краю обрыва…
Прости, о родина, прости!..
Твоей тоски, твоих мучений
Мы недостойные сыны,
Свободы гибнет светлый гений,
А мы лишь пламенных стремлений
И лишь бессилия полны.
4. III. <19>19
Вечерняя муза («Монахиня с задумчивым лицом…»)[140]
Монахиня с задумчивым лицом,
С глазами грустными и в траурной одежде
Приходит вечером в мой одинокий дом
Петь песни о любви, о вере, о надежде…
Я жду ее — и знаю, что придет…
Она в углу найдет мою немую лиру
И чуть коснется струн. И лира запоет
И душу унесет к надзвездному эфиру…
Когда же я о Боге загрущу,
Она, зардевшись вдруг, стыдливо поцелует
И скроется, как тень — в обитель, где тоскует…
Я буду вновь один, но миру все прощу…
Givors, 16.V <19>20
Памяти А. Блока («…Перешепот ветвей…»)
…Перешепот ветвей,
Ветер медленной грезой приходит-уходит,
В заколдованной роще лучей и теней
Кто-то бродит.
Кто-то бродит и ждет,
Что-то ищет, зовет
И рыдает душой опустевшей,
Но бесслезные очи, как пропасть — без дна,
И души его тень средь теней так черна,
Как тоска по любви отлетевшей…
О, зачем над бровями терновый венец!
Брат, ты жив иль мертвец?
…Переклики встревоженных птиц,
Звон подземный ручья у корней…
Сколько в мире холодных сердец,
Средь священных страниц сколько черных страниц…
В Богом проклятой роще теней.
…Тот, кто бедных бедней повалился вдруг ниц,
Повалился у пней и молчит…
А над ним высоко в переплете ветвей,
Как алтарь изувера-пророка
Человеческой кровью горит
Черно-алое небо Востока…
28. VIII <19>21
«На русское — так непохожее…»
На русское — так непохожее
Чужое небо надо мной…
Я — странник Божий, я — прохожий,
Иду невольною тропой…
Иду, и все, что яд в «сегодня»
И все, что русское во мне,
Горит в душе, как в преисподней
И стонет на туманном дне…
Чужую землю попираю
Неверным шагом, не спеша…
О, знает кто, о чем мечтаю,
Чем обезумлена душа?
О, знать бы, знать — куда иду я,
Когда, каким путем приду
В родную, пьяную, больную
Россию, бледную, в бреду…
Усталый странник, чуть шагаю,
Сам бледен-бледен, с виду — тих,
И русской песни грустный стих
Непозабытый называю…
А сердце медленным огнем
Роняет тяжкие кровинки
На непонятные мне днем,
А ночью страшные тропинки…
Givors, 15. XII <19>21
«Звезд искристых трепетанье…»