«— Благо человечества на деле вещь обманчивая. Бедный старый Беверидж, свобода от желаний, свобода от страха, свобода от чего бы там ни было… от этого рай на земле не наступит, и ваш „бенво“ или как там вы его называете (звучит как название патентованного продукта питания), думаю, рая на землю не принесет. В доброте, как и во всем другом, тоже таятся свои опасности. Что он сделает, так это избавит от многих страданий, от боли, анархии, насилия, наркотической зависимости. Да, он спасет мир от многих дурных вещей и может — всего лишь может — кое-что изменить в людях. В молодых людях».
Стало быть, так Агата представляла себе будущее: провидческий, смелый взгляд. «Пассажир из Франкфурта» заканчивается оптимистически (хотя и несколько абсурдно), потому что в глубине души Агата все же верила в спасение человечества. В конце концов, она была человеком верующим. Тем не менее в романе «Отель „Бертрам“» она допускала кончину старого порядка и воцарение беспорядка; допускала в уменьшенном и более личном виде.
В этой книге она оживляет свое прошлое; будучи активно вовлеченной в современный мир, она не могла отказаться от прошлого и возвращалась к нему все чаще и чаще, наговаривая воспоминания на диктофон. «Отель „Бертрам“» — это идеализированная версия «Флемингза» (а не «Коннаута»,[533] как остроумно догадалась Дороти Оулдинг), прекрасный памятник Эдвардианской эпохи. Пытаясь воскресить в памяти собственную молодость, мисс Марпл приезжает в этот отель и находит, что там совершенно ничего не изменилось. Все так же горит камин в салоне, где безупречно сервируют чай с тминным кексом и горячими булочками с маслом; румяные горничные все так же приносят на завтрак правильно приготовленные яйца-пашот; бармен со знанием дела рассуждает о скачках в Ньюбери; постояльцами являются добропорядочные семьи, престарелые вдовы с аристократическими манерами и священники, а «телевизионная комната» спрятана подальше, чтобы не портить общий вид.
«Все казалось слишком приятным, чтобы быть правдой. С присущими ей трезвостью взгляда и здравым смыслом она прекрасно понимала, что ей просто хотелось освежить свои воспоминания о прошлом в старых, подлинных красках. Так сложилось, что большая часть ее жизни прошла в воспоминаниях о былых удовольствиях… Вот и теперь она сидела и вспоминала. И странным образом Джейн Марпл, та белокожая, розовощекая, жизнелюбивая девушка, снова ожила…»
Воспоминания мисс Марпл — это воспоминания самой Агаты: магазины «Арми энд нейви», поездки на дневные спектакли в четырехколесном экипаже, кофе со сливками в театральном буфете… Проезжая через Лондон, мисс Марпл видела, что он изменился до неузнаваемости по сравнению с тем городом, который она когда-то знала. Поэтому чудом казалось, что «Бертрам» остался в неприкосновенности, и это, как она понимает, «слишком хорошо, чтобы быть правдой». Отель «Бертрам» — всего лишь фасад, виртуальное воссоздание прошлого, населенное персонажами вроде нее самой, которые придают достоверность пустой сценической декорации: эдакие детали из красного дерева, вкрапленные в картонную декорацию метафорического прошлого. Ухо француза ласкает услышанное в холле: «Le five o’clock», — а проходящий мимо полицейский думает: «Этому парню невдомек, что „le five o’clock“ мертв, как птица дронт!»
Можно ли было создать более совершенный образ, чем создала Агата, чтобы показать исчезновение мира, который она некогда знала? Как ошибались, как глубоко ошибались те, кто считал, что Агата Кристи — окаменелость, застывшая в той Англии, которая навсегда останется Англией образца 1932 года, уютно попивающей чай в салоне, освещенном пламенем камина, — в той декорации, которую сама Агата изобразила как подделку!
Она отлично знала, что мир изменился, хотя ее критики — и даже поклонники — думали, что она не изменилась вместе с ним. Однако, как и мисс Марпл, она имела смелость пристально вглядываться в то, что современный мир старался обойти стороной. У молодой девушки из «Отеля „Бертрам“», Эльвиры Блейк, есть все, тем не менее она убивает и лжет без малейших угрызений совести. По мнению Агаты и мисс Марпл, она неисправима: печальный, но факт. И все же когда книга была послана в «Гуд хаускипинг» для публикации с продолжением в нескольких номерах, из журнала Оуберу ответили: если они и согласятся печатать ее, «то должны дать понять, что девушке будет оказана психиатрическая помощь… Нужно, чтобы в тексте содержался намек на то, что ее можно исправить». Вот тот рубеж, на котором Агата и современное сознание расставались: дело было не в том, что она предпочитала «Эрл Грэй» кока-коле, а в ее отваге видеть истинную природу человека. Она всегда отдавала себе отчет в том, на какую подлость способно человеческое существо. Она знала, что эгоизм на первый взгляд добропорядочных мужчин и женщин безграничен, что желание быть богатым или счастливым или обеспечить собственную безопасность может пересилить все, кроме твердых моральных устоев. Она знала: убийцы иногда заслуживают сострадания, но надо помнить о последствиях, которые влечет за собой снисходительность к преступнику. Она, как никто, понимала: супружеская измена может породить отчаяние с непредсказуемыми последствиями, тем не менее хорошие люди совершают измены так же, как крысы. Она знала, что дети, какими бы милыми и невинными они ни казались, способны творить зло, а взрослые — творить зло по отношению к детям. Обо всем этом она и писала, ничего не объясняя и не видя необходимости объяснять. Это было ее главной темой. А в преклонные годы она осознала связь между наивностью современного мира с его политизированной убежденностью в том, что человеческая природа поддается совершенствованию, и его приверженностью идеологии, анархии и насилию.
Между тем в своем тайном воображении, куда с годами пряталась все глубже, Агата колдовала с памятью.
В «Щелкни пальцем только раз» Таппенс Бересфорд вспоминает свою службу во Вспомогательных добровольческих частях во время Первой мировой войны: «Там все были солдатами. Хирургическое отделение. Я работала в коечных рядах А и В». А когда опознают убийцу, ее бывшему мужу приходит на ум знакомая фраза из «Пер Понта»: «Кем она была? Она сама, настоящая, истинная? Кем она была „в духе, который от Бога достался“?»
В «Пассажире из Франкфурта» тетка сэра Стаффорда Матильда вспоминает свою далекую юность: «Видите ли, по утрам девочкам полагалось делать что-нибудь полезное. Ну, например, ухаживать за цветами или чистить серебряные рамки для фотографий… Днем нам разрешалось посидеть и почитать какую-нибудь книгу, и „Пленник замка Зенда“ обычно был одной из первых наших книг…» Так же и Агата в Эшфилде написала в 1903 году в «Альбоме признаний», что ее любимый мужской литературный персонаж — Рудольф Рассендилл из «Пленника замка Зенда».
