«Дорогая моя Розалинда, как прекрасно избавиться от больницы и снова быть дома. Ты замечательно все устроила в комнате, и там прохладно — гораздо прохладнее, чем в спальне наверху. Последние ночи в больнице было так чудовищно жарко и душно — почти невозможно спать, я прилипала к судну, которое было плохо присыпано тальком, так что у меня кусочками слезала кожа. Цветы, которые ты повсюду расставила, очаровательны, я счастлива. Ты так добра…
Хожу я отлично, так сказали и врачи, и сестры. Макс благородно ухаживает за мной по ночам. Условия абсолютно роскошные, особенно после того как привык просыпаться на бесконечных суднах. Миссис Белсон [домоправительница в Уинтербруке] очень ловко помогает одеваться и спускает мне ноги с кровати. Дорогая Розалинда, как мило с твоей стороны, что ты приехала и обо всем позаботилась…
Бинго уже перестает на меня сердиться за то, что я его оставила».
Бинго заменил Трикла, который умер в 1969 году. Он был чрезвычайно нервным псом. «Знаете, Агата, он у вас ненормальный», — говорил, бывало, А. Л. Роуз, когда гостил в Уинтербруке. Телефонный звонок вызывал у собаки приступы бешенства — «Агата нафантазировала себе, будто Бинго верит, что в телефоне живет дьявол»,[536] — и он кусал всех, кто входил в дом. Иногда он кусал и Макса, который, несмотря на это, очень его любил. Но Агату Бинго боготворил. Так же как Питер за сорок лет до того, он был для нее источником бескорыстной преданности. «Каждое утро он снова и снова демонстрировал ей свою любовь, залезая под стеганое пуховое одеяло», — писала Розалинда.
Его истошный лай слышен на пленке, где записана беседа Агаты с лордом Сноудоном, который в 1974 году проводил в Уинтербруке фотосессию. Речь Агаты на записи вежливая, дружелюбная, но совершенно отстраненная. Сноудону приходилось вытягивать из нее ответы; это слегка напоминало то, как Пуаро, прилагая неимоверные усилия, беседует с княгиней Драгомирофф в «Убийстве в Восточном экспрессе». Слышен там и голос Макса, время от времени вставляющего какое-нибудь замечание. В какой-то момент интервьюер задает Агате вопрос об экранизации ее книг, на него она отвечает особенно неохотно. Ей чрезвычайно не понравился фильм по «Ночной тьме»,[537] и она горячо протестовала против полупорнографической сцены насилия: «Там была очень неприятная сцена, приписанная в конце и совершенно ненужная. Я имею в виду эпизод, в котором душат другую женщину. Показано ужасно натуралистично. Это мне, конечно, не понравилось». При этом Макс замечает, что с операторской точки зрения фильм сделан хорошо. «Да? — говорит Агата. — Мне так не кажется».
Сноудон также спрашивает о предстоящих съемках «Убийства в Восточном экспрессе»: не беспокоит ли ее предполагаемое обилие звезд среди исполнителей — Альберт Финни, Джон Гилгуд, Лорен Баколл… «Да, если это так, думаю, будет раздражать». На самом деле, посмотрев фильм, она не высказала к нему претензий. Приобретя стойкую идиосинкразию к кинематографу после опыта сотрудничества с Эм-джи-эм — она, например, неоднократно отклоняла поступавшие от Голливуда просьбы разрешить экранизацию «Пассажира из Франкфурта», — Агата согласилась на съемки «Восточного экспресса» отчасти потому, что с такой просьбой к ней напрямую обратился лорд Маунтбаттен, с которым она в 1969 году переписывалась относительно «Убийства Роджера Экройда» и чей зять лорд Брабурн хотел снимать фильм. «Как Вы знаете, — писал ей лорд Маунтбаттен в конце 1972 года, — вся моя семья — поклонники Агаты Кристи… И все мы считаем, что ни один из фильмов, сделанных до сих пор, не отдает должного духу Агаты Кристи».
«Должна откровенно признаться, что в отношении фильмов по моим книгам я нахожусь в сложном положении, — отвечала ему Агата. — Мне больно смотреть их — такие ужасные сценарии, такой плохой подбор актеров… Твердо отказывать в разрешении всем, кто делает кино, и строго придерживаться этой позиции гораздо легче, но, несмотря на все это, я с удовольствием познакомлюсь с Вашим зятем». В 1974 году фильм вышел и произвел фурор; у критиков он тоже в целом имел успех, хотя Дороти Оулдинг он не понравился («но я чувствовала, что мне следует помалкивать»), а журнал «Тайм» выступил с едкой рецензией, в которой содержался следующий язвительный, хотя и не совсем несправедливый пассаж: «Похоже, все было бы куда интереснее, если бы Шона Коннери или Ингрид Бергман, а не исполняемых ими персонажей, подозревали в совершении бесчестного поступка». Но фильм положил начало новой манере экранизации ее книг: «Смерть на Ниле» и «Зло под солнцем» стали замечательными блокбастерами, обладавшими высочайшими доступными экранизации достоинствами.
Агата полностью оправилась после перенесенной в 1971 году операции, связанной с переломом бедра, и к концу года снова могла ходить. Она посетила Музей мадам Тюссо, где с нее сняли мерки для изготовления восковой фигуры, и даже, медленно передвигаясь, походила по магазинам, покупая рождественские подарки. «В былые годы мне это почти всегда доставляло удовольствие, — писала она Эдмунду Корку, — но на этот раз я утомилась и хотела поскорее вернуться домой». Это было новое ощущение. «Я так устала, — признается она своей гринвейской домоправительнице, — а они ждут каждого нового слова, которое я напишу». Тем не менее слова продолжали литься. В 1972 году она написала роман «Слоны умеют помнить» и переделала «Пятерку Фиддлера», которая стала теперь называться «Тройкой Фиддлера». Пьеса все равно не нашла дороги на лондонские подмостки, хотя Агата ездила смотреть ее в Гилдфорд.
К 1973 году она глубже, чем прежде, ушла в личный, потаенный, воображаемый мир. Свои мысли она записывала на клочках бумаги.
«Мне восемьдесят три. Хочу ли я в этом возрасте чувствовать себя шестилетней, десятилетней, двадцатипятилетней? Нет. Не хочу. Это означало бы расстаться с душевным покоем, уравновешенностью, с интересными воспоминаниями и снова вернуться к активной деятельности или, если говорить во множественном числе, — к делам, что за неимением необходимых механизмов было бы хуже…
Я не хочу — такая, как есть — возвращаться туда… У меня теперь другие радости и удовольствия — образца 1973 года: наслаждение музыкой, огромная радость, которую я получаю, инсценируя свои книги, красно-золотая краса осенней листвы, удовольствие, которое испытываю, погружаясь в сон, когда он одолевает меня по мере того, как темнота поглощает свет…
Волнение утра, когда оно наступает, — еще один день! Что-то он принесет? И принесет ли что-нибудь? Или ничего? Кто знает? Но этот день — мой, он приходит ко мне, я жива, я здесь, в ожидании…
