Турецкий султан осадил Киев. Его войско обвило город кольцом. Причем расстояние между турками и стенами города равнялось полету очень дальней стрелы.
Такая стрела вонзилась прямо в борщ султана, который обедал. Борщ был густой, и стрела стала торчком перед носом у султана.
— Это что же?
Придворные ответили:
— Это лыцарь Михайлик со стены стрельнул.
Тогда султан послал сказать киянам (киевлянам):
— Выдайте мне лыцаря Михайлика, и я сниму осаду и уйду.
Кияне уже голодали, и поэтому явилось искушение. В сохранившихся отрывках сказано так:
«Кияне шу-шу да шу-шу, не выдать ли лыцаря Михайлика».
А лыцарь Михайлик сказал:
— Ой вы, кияне, панове, громадяне. Поганая ваша рада. Когда б вы Михайлика не выдавали, горя-несчастья бы не знали.
И он, лыцарь Михайлик, снял с петель киевские Золотые ворота, возложил их себе на плечи и, невидимый, прошел через турецкое войско. И пошел, и пошел. И поставил он их на Святом Афоне. И стоят они там и поныне. И если кто скажет: «Ой вы, Золотые ворота, будете вы еще стоять во Киеве-граде», — и золото сейчас же заблестит, заиграет, зачервонеет.
А скажет: «Не стоять вам во Киеве-граде», — и золото темнеет.
* * *
Пусть это все легенда, но совершенно ясно, что нелегендарные события, как обновление церкви на Сенной в Киеве или золото, которое потемнело на Марии Владиславовне, — все это явления одного порядка. И если они труднообъяснимы, то отрицать их все же не следует.
* * *
Не только говорили мы с Марией Владиславовной о метаморфозах золота и такого рода предметах, но говорили и о политике. Она иногда, сбросив маску веселости, высказывалась иначе:
— Я вложила в этот «Трест» свои последние силы. Если и это оборвется, я жить не буду.
И это была не фраза.
* * *
Подходило время мне покинуть Советскую Россию. Я пробыл полтора месяца. Я не узнал то, для чего я совершил этот риск, путешествие в личном плане, то есть я не нашел не только самого моего сына, но даже и следов его.
Но я очень много видел и понял, что происходит в Советской России. Я рассмотрел нэп и его благодетельное действие. Ленин понял, что надо сделать, и после этого умер. Моя книга «Три столицы» при переводе на французский язык была названа «Возрождение России».
Но Мария Владиславовна недостаточно расценивала нэп, и не этого желала ее измученная душа…
* * *
Она стала разочаровываться в Якушеве, находя, что он медлителен. Она увлекалась другим. Его фамилия была Оперпут. Он был, по-видимому, латыш, моложе Якушева, и сходился с Марией Владиславовной в политическом темпераменте. Политика подействовала и на иной темперамент Марии Владиславовны, о чем я узнал позже.
* * *
То, что совершилось, дошло до меня в таком виде.
В один прекрасный день Оперпут сказал ей, Марии Владиславовне:
— А не довольно ли, дорогая Мария Владиславовна, дурака валять?
— Что это значит?
— Что вы думаете обо мне? Кто я такой?
— Странный вопрос.
— Нет, странно другое. Странно то, что вы ничего не видите. Кто я? Чекист.
Не буду распространяться, что с ней стало после этого открытия, а буду рассказывать, как мне рассказывали.
Она спросила, цепляясь за надежду:
— А Якушев?
— Тоже.
Она поставила еще несколько вопросов, и ответ был:
— Тоже!
— А мой муж?
— Нет! Он и кутеповские офицеры, которые приехали, перейдя границу собственными усилиями, — не чекисты.
* * *
И затем он сказал будто бы:
— Мне это надоело. Они это чувствуют и они меня убьют. И надо бежать. Мы сможем пройти через границу, пока там ничего не знают.
* * *
Это им удалось. Они бежали в Финляндию. Финские власти поступили так. Оперпута они посадили в крепость, а Марии Владиславовне дали приют в гостинице.
* * *
Все это я узнал от генерала Кутепова в Париже. Он рассказал мне примерно так:
— Я получил одновременно две телеграммы. Одну — от моих офицеров, убежавших из Советской России в районе Вильно. Другую — от Марии Владиславовны, из Финляндии. Содержание одинаковое. «Трест» оказался легендой ЧК.
Легендами назывались организации, которые создавали чекисты с провокационными целями.
Такой легендой оказался и «Трест», но не сразу. Сначала «Трест» был «честной» контрреволюцией. Эта организация была очень смелая. Она имела связи с польским правительством и с англичанами («Интелледженс сервис»). Это мне рассказал значительно позже один советский полковник, меня допрашивавший.
* * *
Возвращаюсь к Кутепову. Он сказал:
— Я поехал в Финляндию, застал Марию Владиславовну в гостинице. Мне позволили посетить Оперпута в крепости. Он сказал: «Понимаю, что вы не можете мне верить. Но я дам доказательства, что я действительно ушел от большевиков. Сейчас позвольте вам вручить две записки, которые я написал здесь, в крепости».
* * *
— Вот они, — сказал Кутепов, подавая мне две тетради. — Я ухожу, а вы читайте.
Я их прочел. В общем, но гораздо подробнее, Оперпут рассказывал в них происшедшее.
* * *
В общем, провал «Треста» был великий скандал для Кутепова, в «Трест» свято верившего, и для меня тоже. Ведь уже вышла в свет моя книга «Три столицы», где я изобразил «Трест» как сильную контрреволюционную организацию.
* * *
Я сказал возвратившемуся Кутепову:
— Вы пока что не пострадали, ведь эмиграция не знает о вашей роли во всем этом деле. Позор падет на мою голову. Но всегда лучше не терять инициативы, предупреждая неизбежное, я хочу рассказать сам в газетах, что произошло.
Но Кутепов не согласился и сказал:
— Я дал вам прочесть эти записки доверительно. Имею право воспользоваться, но имею право требовать от вас, чтобы вы не использовали их для печати.
Пришлось покориться, но из этого ничего не вышло. Парижская русская газета «Общее дело» рассказала всю эту историю, но не так, как это было, а гораздо хуже.
* * *
Я уехал на юг, сказав себе:
— Конец моей политике. Человек, которого можно так обмануть, не может быть политическим деятелем.
Напрасно я говорил себе, что и Петр Великий был обманут Мазепой. Ему это простили, потому что он выиграл Полтавский бой. Я же ничего не выиграл, я все проиграл…
* * *
И все-таки мне не удалось спрятаться. Ко мне на юг приехал Глеб Струве, сын Петра Бернгардовича, от другой парижской, русской газеты с настоятельной просьбой изложить рядом со статьей «Общего дела», которая плохо осведомлена, свой вариант провала «Треста».
