– Это еще почему? Он не справляется со своими обязанностями?
– Так точно. А главное, он не уважает своих непосредственных командиров. Он не выполняет их распоряжений и приказов, он…
– Он твой сержант?
– Так точно.
– Значит, ты не справляешься со своим замкомвзвода? Я правильно понял? Он дембель? Дай его военный билет. Так, что у нас тут? Ага, ага. Так значит, – забормотал подполковник, и вдруг его голос затряс стены и без того хлипкого здания. – Ты охерел, лейтенант? Ты его военный билет хоть раз в руки брал? Ты видел, что он не сержант, а старший сержант? На всю часть всего два старших сержанта, Ханин и
Аврумян из разведроты. Он гвардеец, отличник боевой и политической подготовки. Ты эти печати в военном билете не видел? У тебя со зрением или умом плохо, взводный?!!! Если его разжаловать в ефрейторы, то тебя в младшие лейтенанты
– За что, товарищ полковник? – поднял одно звание вверх Гераничев.
– Потому, что он должен такое вытворить такое… что я даже не знаю, что, чтобы его понизить на три… Это же позор для всей части будет. В общем, ты меня понял. Иди отсюда, пока я тебя самого не разжаловал к той самой матери. Иди и работай с личным составом.
На Гераничева, покинувшего кабинет командира полка, было жалко смотреть. Бравый офицер, который фанатично тянул лямку армейской службы и только в ней, в службе советской армии, видел свое будущее, стоял опущенным. Глядя в пол, он протянул мне военный билет.
– Ханин, Вы почему не сказал мне, что Вы старший сержант? – сделал он ударение на слове "старший".
– Виноват, товарищ лейтенант, я гвардии старший сержант, – выделил я гвардейское отличие.
– Идите в роту. Я скоро подойду.
Мне было жалко лейтенанта. Человек, всю свою жизнь стремящийся в армию, верящий, что только таким образом он может принести пользу стране, любящий учиться и обучать, свято верящий в правильность своих действий и действий командиров, оказался заложником системы, в которую верил. Я понимал, что еще не раз он столкнется с этим в своей жизни, если она будет целиком связана с армией, местом, где нет и, наверное, не должно быть свободы. На то она и армия.
– Домой-то хочешь? – вопрос ротного застал меня, сидящего перед телевизором в расположении, врасплох.
– Кто ж не хочет? Хочу. А когда?
– Когда дембельский аккорд закончишь. С завтрашнего дня направляешься в танковый батальон. Там будете есть, спать, и строить то, что прикажут.
– Есть! – обрадовался я. Любой дембельский аккорд означал, что ты на финишной прямой армейского марафона…
– Если хочешь, можешь оттуда приехать на первую отправку. Из нашей роты никого не будет, но…
– Я лучше поработаю на свой дембель.
– Это правильно. А сейчас собери роту в ленинской комнате. Будем прощаться с будущими гражданскими лицами.
Через четверть часа все солдаты, сержанты и офицеры роты сидели, стояли, прохаживались в комнате с агитплакатами, портретами и стендом с количественно-национальным составом батальона. Ротный говорил последние прощальные слова, благодарил за службу, сожалел, что в роте не оказалось ни одного достойного для того, чтобы оказаться в первой партии и предложил сравнить способности уходящих в запас с теми, кому оставалось еще время служить. Солдаты отжимались, вспоминали обязанности дневального и часового, но ротному этого показалось мало, и он потребовал принести два АКМа.
Автоматы положили на выдвинутые столы поверх разложенных плащ-палаток, и старший лейтенант вызвал желающих. Никто не шевелился.
– Джураев, иди сюда. Ты же ас в сборке-разборке АКМа.
– Ага, – азербайджанец был горд тем, что его вызвали и заранее похвалили.
– А кто из дембелей рискнет опозориться?
– Разрешите мне, товарищ старший лейтенант? – я поднялся из-за стола.
– Давай, давай. Тебе, как гвардейцу, сам Бог велел.
Я встал за соседний от Джураева стол и поправил автомат, ставший уже родным за последние два года.
– Готовы? – ротный держал в руках часы с секундной стрелкой. – Арш!
Я выбил магазин, передернул затвор, холостой выстрел, удар ребром ладони по шомполу, он выскочил из крепежа и со вторым движением лег плавно на стол. Голова не думала о том, что надо делать, руки выполняли сборку-разборку автомата по схеме, выученной еще в старших классах школы, когда я получил первое место по городу в этом виде соревнований.
– Гвардии старший сержант Ханин разборку-сборку автомата
Калашникова закончил, – положил я оружие на стол и повернул голову в сторону Джураева. Солдат еще возился крышкой ствольной коробки, которая никак не хотела войти в паз.
– У меня крышка не входит, зурна, – ругался азербайджанец.
– Ты не торопись. Закончи. Потом махнемся, поглядим, в чем проблема.
Джураев собрал автомат и положил его на стол.
– Меняемся местами? Только я думаю, что все должно быть по-честному, все-таки у меня опыт больше. Будет правильно, если мне завяжут глаза.
Ротного такое предложение страшно развеселило.
– Во! Вот это правильно. Вот это верно. И автоматами поменяйтесь.
Дайте, чем завязать. Ты хорошо вяжи, хорошо. Проверь, что он ничего не видит. Точно, ничего не видишь? Что я делаю? Ага, не видит.
Готовы? Внимание. Старт!!!
На сборке автомата я действительно почувствовал, что крышка не хочет вставать на свое место. Я чуть прижал ее рукой и мягко, без удара, вставил на место. Холостой спуск, шомпол, магазин и автомат лег на стол.
– Закончил, – снял я повязку с глаз.
Джураев вставлял шомпол в автомат. Магазин еще лежал на столе.
– Ты не переживай, Вагид, мы может еще раз автоматы поменять.
– Ну, ты крут, замок. Я даже не думал, что так можно.
– Тридцать две секунды, – победно сказал ротный. – Тридцать две с завязанными глазами.
– Старею.
– Чего?
– До призыва моя норма составляла двадцать пять секунд, а личный рекорд – семнадцать секунд.
– Сборка или разборка?
– Разборка и сборка одновременно.
– Надо тебя тут оставить, пока ты свой опыт молодым не передашь,
– засмеялся ротный.
– Ну, уж нет, товарищ старший лейтенант. Так я никогда не уволюсь. Уж лучше я через лопату.
– Ну, как знаешь. Дембеля завтра выходят на свои аккорды.
Поздравления поздравлениями, а документы еще надо заработать, если не кровью, то потом. Все свободны.
На выходе из ленинской комнаты ко мне подошел Абдусаматов.
– Зёма, ты мне можешь помочь?
– Тебе, Хаким, уже ничем не поможешь.
– Я в институт после армии хочу поступать. Напиши мне характеристику. Ротный обещал подписать.
– Я вам чего – составляльщик характеристик?
