Ознакомительная версия.
…На передней панели салона самолета запульсировала надпись, призывающая пассажиров застегнуть ремни безопасности, — ожидалась посадка.
Вдруг прозвучало объявление, что из-за метеоусловий над аэропортом Улан-Удэ наш самолет должен будет совершить вынужденную посадку в Иркутске.
Приземлились мы с Сергеем Бабуриным (который специально полетел со мной, чтобы поддержать, за что я ему благодарен) в Иркутске. Срочно связываюсь по мобильному телефону с моими помощниками, которые должны были встречать меня в Улан-Удэ.
— Как погода?
— Все нормально, только что приземлился самолет, никакой пурги нет.
Прошу уточнить, что же все таки случилось? Официальная причина в отказе принять наш самолет, как объяснили моим помощникам, — снег на посадочной полосе аэродрома, а уборочная машина как-то некстати сломалась прямо перед посадкой. Ну, а то, что зимы в Бурятии в основном малоснежные, так, опять же, прямо перед вашей посадкой откуда-то снегу навалило…
Тем временем объявили, что вылет нашего самолета запланирован на вечер, где-то часов на 18–19. Это означало, что со всеми планами о столь необходимых переговорах с депутатским корпусом Народного Хурала придется распрощаться. Более того, кто мог дать гарантию, что те, кто был заинтересован, чтобы я не прилетел в Улан-Удэ вовремя, позволят нашему самолету подняться в воздух даже в это уже объявленное позднее время?
Я срочно позвонил своим иркутским знакомым. Те сразу же предложили мне воспользоваться их легковой машиной. Но это самолетом через Байкал напрямую всего полчаса лету. На машине же вокруг озера по скользкой и далеко не европейского качества дороге ехать пришлось, помнится, долгие семь или восемь часов. Приехал я в Улан-Удэ поздно вечером, работу с депутатами вести уже было поздно.
Как ни грустно было констатировать, но этот первый раунд мои противники грубо, бесцеремонно, по-хамски, но выиграли.
Настоящий же цирк (другого слова просто подобрать не могу) начался утром следующего дня, 28 ноября 2001 года.
Сначала Потапов, а затем Семенов, рассчитывая на понимание депутатов, упомянули про давление, оказываемое на них из центра. Мне только этого и надо было. Помимо разъяснения в своем выступлении полнейшей несостоятельности протеста прокурора Макеевского, я поинтересовался у депутатов: а на каком основании федеральный центр грубейшим образом нарушает Конституцию России и Конституцию Бурятии? Причем по многим позициям. Ведь выбор представителя в Совет Федерации — это исключительная прерогатива Народного Хурала — парламента Республики Бурятия. В принятии этого решения центр вообще не обладает никакими полномочиями. Звонки председателя правительства, других высокопоставленных московских чиновников — ничто иное как, по сути, грубейшее вторжение в прерогативу субъекта. А их завуалированные и не очень угрозы — банальный шантаж и разбой на самом высоком государственном уровне.
Не забыл я напомнить депутатом и о таком дорогом для них понятии, как принцип разделения властей. Здесь он также был грубо попран: в сферу полномочий законодательной власти — Народного Хурала бесцеремонно вмешался Президент Бурятии, олицетворяющий исполнительную власть. На каком основании он сделал это?
Стали выступать депутаты. Поставлены они, конечно, были в тяжелое положение. Да, говорили многие из них, мы уважаем Юрия Ильича, понимаем, что он мог бы стать достойным нашим представителем в Совете Федерации. Но на нас давят, нам угрожают, наша республика может оказаться без поддержки из центра. Мы не хотим конфронтации, поэтому, Юрий Ильич, снимите свою кандидатуру сами.
Были и смешные моменты, когда депутат от коммунистов стал вдруг выдавать свою трусость едва ли не за героизм.
— Зюганов наказал мне голосовать за Скуратова, но я решил, буду голосовать против.
В диссонанс ему выступил другой представитель КПРФ, депутат Госдумы Сергей Будажапов. Обратившись к Потапову, он спросил у него:
— Леонид Васильевич, вот вы говорите, что федеральный центр не хочет Скуратова, что его избрание нанесет ущерб республике. А вспомните, как в свое время точно так же команда Ельцина не хотела видеть вас на посту Президента Бурятии, боролась против вас. Почему тогда вы не думали, что ваше избрание не нанесет ущерб республике, что с вами никто не будет работать? И вы и мы тогда проявили независимость, справедливо решив, что никуда центр не денется! И поступили правильно: прошло время — и Москва начала работать с вами, привыкла к вам. По иному и быть не могло: смешно полагать, что из-за одного человека центр будет блокировать целую республику — так и на геополитический конфликт можно нарваться. Почему же тогда, когда это касалось вас, вы об этом мнимом патриотизме не думали, а сейчас его нам всем навязываете?
Среди достаточно корректных, в принципе, выступлений, мне запомнилось одно, резко выделявшееся какой-то оголтелостью, неприкрытой ненавистью по отношению ко мне, хамством и злобой. Это было как-то странно и удивительно: ведь с выступающим, то есть с директором Селенгинского целлюлозно-бумажного комбината Гейдебрехтом, я раньше практически не сталкивался. Объективного объяснения столь неадекватного ко мне отношение я найти так и не смог. Оставалось предполагать, что вызвано оно было боязнью того, что занимаясь в Совете Федерации делами Бурятии, я сумел бы раскопать, используя прокурорские навыки, криминальные делишки Гейдебрехта. А о них слухи по Бурятии ходили уже не первый год. На своем комбинате он стал платить зарплату вместо денег какими бумажками, которые можно было отоварить вещами и продуктами только через сеть внутренних магазинов. Завод постоянно нарушал экологические нормы, была информация, что его сын, будучи директором одной из коммерческих структур на Дальнем Востоке, за бесценок получал от отца высококачественный картон для упаковки рыбы…
* * *
Натиск Кремля (а то, что инициатива травли исходила именно оттуда, уже не вызывало никакого сомнения) был настолько сильным и бесцеремонным, что в какой-то момент даже я, умудренный немалым политическим опытом, хорошо знакомый с особенностями «дворцовых» интриг, стал опасаться: а все ли в порядке в сановных головах московских начальников? Только в бреду можно представить, что кто-то будет заставлять вас принять все эти дикие аргументы всерьез. А ведь это было! В конце концов, противостояние зашло настолько далеко, что уже действительно нельзя было исключить со стороны центра каких то реальных, направленных против республики шагов. И это было страшно!
* * *
Тем временем дело шло к голосованию. О том, что объективным оно будет вряд ли, стало ясно уже в самом начале сессии, когда было объявлено, что машина для электронного голосования сломалась. Все это напоминало пресловутый рояль в кустах, только наоборот: все помнили уроки предыдущего голосования, поэтому машину постарались сразу же отключить.
Ознакомительная версия.
