Над Брайтоновским центром была большая неоновая вывеска — реклама: «Досуговый центр с широкой сервисной инфраструктурой на русском». Таких центров было много по всей Америке, все они предоставляли эмигрантам общение и развлечения.
Чтобы отвадить Рафаила от синагогального хора, Гертруда стала водить его в этот «детский садик» — они смотрели фильмы, танцевали и играли в бильярд. За этой игрой они проводили целые вечера. Потом они отдали туда в библиотеку много привезенных книг — к их большому разочарованию, по — русски внуки читать не хотели.
— Книг жалко, — вздыхала Гертруда. — Зачем только мы тащили с собой столько книг?..
Общительный Рафаил и там заговаривал со всеми и скоро стал популярным. Он заметил в коридорах «садика» немолодую женщину, она тоже приходила в кино, а за ней возили лежачего взрослого парня — инвалида, полностью обездвиженного. Возил его в специальном большом колесном кресле сильный мужчина.
Рафаил быстро понял, что у инвалида тяжелая форма спастического паралича, и заговорил с женщиной:
— Вы меня извините, как его здесь обслуживают?
Они разговорились, женщину звали Рая, а это ее сын, он от рождения не может двигать ни руками, ни ногами. Она приехала с ним и мужем, тоже инвалидом.
— Знаете, до приезда сюда я даже не могла себе представить, как хорошо к нам отнесутся в Америке. Мы от бывших соседей узнали, что Америка принимает инвалидов, пришли в американское посольство, и нам сразу помогли. Здесь нам дали квартиру, и у нашего сына есть своя комната. Ему предоставили обслуживание 24 часа в сутки, а главное — дали это дорогое кресло — машину. Я узнавала, она стоит столько, сколько автомобиль «кадиллак». А ему дали бесплатно. Это Америка! Он очень умный и способный, любит кино и оперу, у него хороший голос. Нас даже возили в оперный театр. Знаете что, приходите на концерт моего сына. У него такой голос! Не пожалеете.
Через несколько дней в зале Центра состоялся концерт. На выступление парализованного певца собралось много людей. Он въехал на эстраду на своем кресле. Рая надела на него рубашку с галстуком — бабочкой, как на настоящего оперного солиста.
Включили музыку, и он запел. Голос был действительно изумительный. В зале гремели аплодисменты, певца завалили цветами. Он не мог поднять руки в приветствии, не мог держать цветы и только улыбался:
— Спасибо… спасибо…
Счастливая Рая стояла в сторонке, смотрела на него и плакала. В первый раз в жизни она видела, что ее сын может что-то делать, что доставляет удовольствие людям. Да, это Америка!
Обычно после длинного операционного дня Лиля возвращалась в свой кабинет, устало садилась за стол и начинала надиктовывать ход операции на мини — магнитофон. Закончив, она звонила Алеше сказать, что скоро приедет, выходила на улицу, ловила такси и ехала домой. Сидя на заднем сиденье, она утомленно прикрывала глаза.
В 63 года Лиля стала все чаще чувствовать усталость. Каждый день она просыпалась в 6 утра и работала по 10–12 часов. Хирургическая нагрузка много тяжелей всех других — необходима постоянная концентрация, а на следующий день — все сначала.
По пятницам, после приема массы больных в русской клинике, она приходила домой измочаленная, говорила, как все американцы: Thanks God, it’s Friday (слава богу, пятница) и ложилась без сил, как подкошенная. В субботу Алеше с трудом удавалось вывести ее погулять в Центральный парк. А еще приходилось заниматься хозяйством. Помощницу они нанимать не хотели, все делали сами. Лиля обходила ближайшие супермаркеты, делала закупки, вместе с Алешей они меняли постельное белье… Лиля уставала и от этого.
Раз в две — три недели они ездили навещать сына с семьей, повидать внуков. Дети вырастали, хотелось их видеть, и они везли подарки всем трем, чтобы побаловать. Жил Лешка в дальнем районе Статен — Айлэнд, и вся поездка занимала почти целый день и тоже забирала много энергии. Алеша внимательно присматривался к ней и тревожно спрашивал:
— Как ты себя чувствуешь?
— Неплохо, просто устала очень.
— Мне не нравится, что ты так много работаешь. Тебе надо как-то лимитировать свое рабочее время.
— У докторов лимита рабочего времени не бывает, тем более у хирургов. У нас вместо лимита рабочего времени есть дефицит рабочего долга. Раньше мне не хватало времени, а теперь не хватает и сил.
У нее все чаще болела голова, и однажды она попросила операционную сестру:
— Измерь мне, пожалуйста, кровяное давление.
Оказалось 160/90 — повышенное. Пришлось идти к терапевту и принимать таблетки. Лиля расстроилась: сколько еще она сможет продолжать эту нагрузку при таком давлении? Так она однажды свалится прямо в операционной от кровоизлияния в мозг или инфаркта, а то и совсем…
От усталости и от мыслей о здоровье нарастала подавленность, пропадал прежний энтузиазм. А хирург в работе, как актер на сцене, обязан быть в форме, ему нельзя расслабляться.
В Америке пенсионный возраст для мужчин и для женщин одинаковый — 65 лет. Для нее это скоро, но…
Алеша видел, что она на чем-то сосредоточена. Муж и жена — одна сатана: ему нетрудно было догадаться, о чем она думает — самому уже было 66. И он твердо сказал:
— Мы оба должны заканчивать работать.
— Я постоянно думаю об этом и все-таки хотела бы поработать еще полтора года — до 65. Мы оба будем senior citizens, почтенными пожилыми людьми, и когда станем болеть, нам будет нужна страховка, а ее дают в 65…
— Хорошо, только обещай, что ты сократишь нагрузку.
Пришлось делать то, что никогда ей не удавалось, — ограничивать свое рабочее время. Изабелла видела, что происходит с Лилей, но ее одолевали телефонные звонки больных.
— Все звонят и требуют вас. Что им говорить?
— Постарайтесь вежливо объяснить, что я тоже человек и имею предел сил.
— Они этого не понимают, им надо — и все.
— И все-таки записывайте на прием не больше десяти человек.
* * *
Не одна Лиля уставала. Она заметила, что Френкель тоже начал сдавать. Ему уже было 70. Тот Френкель, который был для нее образцом американской выдержки, теперь все чаще клевал носом на утренних конференциях резидентов и делал все меньше операций. Авторитет еще помогал ему держаться, но многие доктора уже ждали его ухода и распространяли разные слухи.
Так прошло полгода. Надо было объявить ему, что через год она уйдет. Лиля шла в его кабинет со смешанными чувствами: восемь лет назад он предложил ей работу, она была непомерно счастлива — это открыло перед ней двери высшего эшелона американской медицины, у нее случился успех, блестящая карьера, хороший заработок. Теперь она шла отказываться от всего этого. Это могло показаться ему неблагодарностью.
