18 апреля американцы прислали ответ, в котором настаивали на своих предложениях вести переговоры сразу по всем вопросам.
У нас в Минвнешторге был такой порядок, что все письма, исходящие из Министерства внешней торговли в Правительство и Министерство иностранных дел, могли быть направлены или с моего личного согласия как министра или мною лично. Министерство иностранных дел никогда не брало на себя ответственность за экономические вопросы и не готовило вместо нас свои проекты. Оно всецело полагалось на проекты, которые представлялись Минвнешторгом. И это было правильно. Обычно я выделял из конъюнктурного института МВТ и Института внешней торговли, существовавшего с 1938 г., пять-шесть человек крупных ученых, профессоров, знатоков международного права, внутренних вопросов, финансово-кредитных вопросов, международных транспортных вопросов и др. С привлечением этих экспертов мои заместители и я сам готовили эти проекты.
Над проектом ответа американцам работали в том же составе. В мае 1946 г. шесть советских экспертов вместе с заместителем министра Степановым подготовили проект ответа, который отличался от предыдущего только следующими моментами: настаивая на том, что эти переговоры по другим вопросам не должны сейчас вестись и не должны связываться с кредитами, заявляя о своем согласии во время указанных переговоров предварительно обменяться мнениями и по этим вопросам, мы сообщали, что готовы начать переговоры по вопросам гражданской авиации и по вопросам судоходства по международным рекам после окончания переговоров по кредитам с той только разницей, что во время переговоров по кредитам будет назначен срок начала этих переговоров.
С моего согласия этот проект Степанов послал Лозовскому, который тогда был заместителем Молотова и в данный период исполнял его обязанности, так как Молотов был на сессии Совета министров иностранных дел великих держав в Париже.
Через несколько дней мне в Министерство внешней торговли позвонил Лозовский о том, что работники Министерства иностранных дел подготовили ответную ноту американцам на основе внешторговского проекта и что текст он послал Молотову в Париж. Молотов одобрил его и просил выяснить мое мнение по нему. Затем Лозовский прочитал мне проект ноты по телефону.
Я сказал, что этот текст поддерживаю, но предупредил Лозовского, чтобы он имел в виду, что такой вопрос нельзя решать двумя министерствами: его надо доложить ЦК партии, то есть в Политбюро — Сталину. Хотя и без моего предупреждения было известно, что такие вопросы без ЦК не могут решаться, но на всякий случай, боясь, что Лозовский, имея мое и Молотова согласие, поступит по-другому, я предупредил его. И хорошо сделал, что предупредил. Он, правда, должен был знать это сам и, звоня мне в министерство, понимать, что я там выступал как министр, а не как член Политбюро, и Молотов также.
В этот же проект вносились некоторые изменения по сравнению с предыдущим, поэтому тем более обязательно требовалось решение ЦК.
Я дал согласие на эти изменения, чтобы не дать повода американцам сорвать переговоры о кредитах. Поскольку наше согласие иметь предварительный обмен мнениями во время переговоров о кредитах по другим интересующим американцев вопросам нас ничем не связывало, а давало возможность выяснить позицию наших партнеров, то я исходил из того, что если бы нам стало невыгодно вести переговоры по другим вопросам, то мы могли затянуть их на год-два, а потом и совсем сорвать, но с тем, чтобы до этого момента добиться согласия по кредитам и торговле. Я и сейчас считаю, что поступил правильно, потому что такой путь облегчал нам решение вопроса о кредитах и не лишал американцев надежды вести переговоры по другим интересующим их вопросам.
Я был убежден, что Лозовский, в соответствии с моим предупреждением, послал этот проект Сталину с пометкой, что он согласован с Молотовым и со мной, что Сталин дал согласие, так как в Политбюро обычно занимались этими вопросами я, Молотов и Сталин.
Прошло около месяца. Вдруг в рабочее время мне звонит Поскребышев и просит зайти к Сталину. В его кабинете были Маленков и Берия. Там же был Лозовский. Сталин, обращаясь ко мне, в спокойном тоне, без упрека, спрашивает: «С какого времени ты стал принимать решения от имени Политбюро по вопросам внешней политики?» — «Товарищ Сталин, не понимаю твоего вопроса». — «Как это не понимаешь? Вот вы с Лозовским дали согласие американцам на переговоры по экономическим вопросам, включая и гражданскую авиацию, в то время как эти вопросы входят в компетенцию Политбюро».
Я говорю: «Известно, что это входит в компетенцию Политбюро, но я не понимаю, о чем речь идет. Мне позвонил Лозовский, прочитал по телефону проект ответа, я раньше об этом проекте знал и по существу его поддерживал. Мне сказали, что он согласован с Молотовым и просят моего согласия. Я ответил, что по существу согласен, но просил доложить об этом ЦК, потому что без разрешения ЦК этого ответа посылать нельзя».
Сталин, обращаясь к Лозовскому, говорит: «Прошу подтвердить, говорил ли Микоян по телефону, что этот вопрос следует доложить ЦК?» Я тоже спрашиваю у Лозовского: «Ведь это так было?» Он отвечает: «Да, вы сказали так». Тогда я снова к нему: «Почему же вы не сделали этого?» Он молчал. Сталин молча слушал наш диалог и в конце сказал, что ко мне он претензий не имеет, потому что я предупреждал Лозовского, который не хуже меня знает порядок оформления таких документов. На этом выяснение прекратилось.
Потом Сталин ни разу не поднимал этого вопроса. Было видно, что, если бы мы ему доложили этот проект ответа, он не был бы им принят. Но счастье было в том, что американцы отклонили наше предложение, то есть если даже позиция наша была неправильная, она никакого ущерба не нанесла нам. Наоборот, отказ от переговоров пал на американцев.
Позже, размышляя над этим фактом, я все думал: откуда же Сталин узнал, что был послан такой документ, раз его не доложили?
В то время был порядок, при котором МИД посылал в ЦК по одному экземпляру тех шифровок, которые рассылались членам Политбюро. В данном случае Лозовский не посылал копии в ЦК или она до Сталина не дошла (может быть, Поскребышев не показал, не считая этот документ особо важным). И Сталин узнал это из шифровки нашего посла в Вашингтоне, который сообщал, что Госдепартамент отклонил наше предложение по переговорам. В связи с этой телеграммой Сталин поинтересовался, какие же это были предложения.
Это было в 1946 г. Конечно, налицо была ошибка со стороны Лозовского. Но до 1949 г. Сталин ни разу не вспоминал о ней, и мне не напоминал. Вообще, вопрос казался исчерпанным как с точки зрения фактической стороны дела, так и с точки зрения поведения Лозовского. Но Сталин, видимо, сохранил в памяти этот эпизод специально на всякий случай, когда потребуется. Вообще, за последнее время память у Сталина ослабла, но то, что ему нужно было, он помнил хорошо. При расправе с Лозовским этот эпизод был использован.
