Ознакомительная версия.
Через несколько дней я смотрел списки поступивших и не верил своим глазам. Меня приняли! Пришел домой. «Приняли!» Пообедал и опять поехал в училище на втором троллейбусе через всю Москву на Арбат. Опять смотрел списки. А вдруг ошибся? Уже после Мансурова призналась мне, что исправила мое сочинение. Ошибок было на двойку, а меня хотели принять. Понравился.
31 августа 1962 года впервые собрался наш курс. Наш худрук Анатолий Иванович Борисов знакомил нас друг с другом. Каждый читал фрагмент из репертуара, с которым он поступал. Обыкновенно, если среди выпускников одного курса два-три человека обретают признание зрителей, становятся известными, – это считается хорошо. У нас был уникальный курс: Инна Гулая, Валя Малявина, Маша (Марианна) Вертинская, Наташа Селезнева, Боря Хмельницкий, Толя Васильев, Эра Зиганшина, Земфира Цахимова, Нонна Терентьева, ваш покорный слуга…
Какое счастье: никакой физики, химии. Вместо этого русская и зарубежная литература, изобразительное искусство, русский и зарубежный театр, французский (о, насколько он милее английского!) и мастерство, мастерство, актерское мастерство, а вечером в театр бесплатно, по студенческому удостоверению. Правда, вот танец никогда не нравился. Танцевал конечно, но без удовольствия. На экзамен по танцу собиралось пол-института – на меня. Посмеяться.
Новый 1963 год мы с моим другом и однокурсником Витей Зозулиным встречали у одной из наших девчонок в старом доме на Гоголевском бульваре. План был таков: после двенадцати взять такси и объехать с поздравлениями любимых педагогов. Собрались заранее, часов в десять. Кто-то предложил аперитив. Оригинальный коктейль с яйцом через соломинку. Очнулся я в половине первого. Не помню, как уснул. Новый 1963 год я встретил во сне. И даже во сне мне никогда не могло присниться то, что произошло со мной в 63-м году. Жизнь моя переменилась кардинально. Театр театром, но кто же из нас не мечтал о кино?! Да, началось все с телевидения. Мне предложили принять участие в телеспектакле. Тогда еще не было видеозаписи, и спектакли шли в прямом эфире.
Не помню ни роли своей, ни содержания постановки. Что-то из западной жизни. И вот настал день дебюта на многомиллионной аудитории. Вся наша коммунальная квартира заняла места у телевизора. Я подошел к стоянке такси у Рижского вокзала. Сел в машину. Небрежно бросил шоферу: «На Шаболовку!» В это трудно поверить, таксист оказался бывшим водителем Мейерхольда. Всю дорогу до телестудии он рассказывал о Всеволоде Эмильевиче, о Зинаиде Райх, о Михаиле Цареве. О том, как предали великого мастера. О его одиночестве…
Почему я попал в эту машину, именно к этому человеку? Случайность? Может быть…
Мне казалось, что на следующий же день после появления на голубом экране меня начнут узнавать на улицах, но этого не произошло. Жизнь продолжалась по обыкновению. Днем в институте. Вечерами частенько собирались недалеко от моего дома в театральном общежитии на Трифоновской улице. Там возникали разнообразные ситуации, от заурядных посиделок до жестоких розыгрышей. Учился у нас на курсе некто Володя Гордячев (фамилию намеренно изменяю по причине, которая далее станет ясна). Парень из деревни, в зеленом костюме из бильярдного сукна. Во время занятий по мастерству он внимательно вглядывался через очки в работающих на площадке товарищей, упираясь двумя руками в колени своих кривоватых ног, время от времени резко ударял ладонями по ляжкам, поправлял одним пальцем съезжающие с носа очки и вскрикивал всегда одной и той же фразой: «Кончай болтать, туши фонарь!» Что он имел в виду? Одному ему было известно. В этюдах Володя, как правило, играл или парторгов, или агрономов, или колхозных председателей. Жил он в старом здании театрального общежития, что в начале Трифоновской улицы, в огромной сорокаметровой комнате двухэтажного деревянного барака. Наши ребята, разделяющие с ним это жилье, стали подозревать с некоторых пор Володю в воровстве. Но не пойман – не вор. Когда я однажды вечером заглянул в гости к своим однокурсникам, то застал в этой комнате необычное многолюдье. Шел сеанс гипноза. Гипнотизер, не знакомый мне студент школы-студии МХАТа, на глазах у всех заставлял добровольцев спускаться под воду в акваланге, собирать грибы, ловить рыбу и т. д. Наконец, в комнате появился Гордячев. Он некоторое время оставался зрителем. Затем, резко выдохнув свое: «Кончай болтать, туши фонарь!», азартно вызвался: «А ну, попробуй меня!» Гипнотизер сначала приказал Володе сесть на кровать, ввел его в транс. Далее Гордячев как бы оказался на интимном свидании с девушкой, которой была пуховая подушка. «Смелее, смелее, будьте активны, отбросьте стеснение, развивайте инициативу!» – повелевал медиум. Володя и не думал стесняться. Он явно вошел в раж. Страстно обнимал, мял партнершу, осыпал ее мелкими поцелуями и в конце концов, окончательно овладев подушкой, разрешился натуральным оргазмом. Вот тут-то гипнотизер и «сбросил маску». Он объявил Гордячеву, что все это было розыгрышем, а предыдущие добровольцы – подставные лица. «Неправда! – сопротивлялся обессилевший Вова. – Я ничего не помню!» Ответом был дружный смех. После этого происшествия кражи прекратились. Володю Гордячева даже избрали в профком института. Но через год, на втором курсе, он внезапно исчез, прихватив с собой профсоюзную кассу. Ни по стилю, ни по содержанию ему не было равных в рефератах по изобразительному искусству. Чудно.
Затейливые дни студенческой жизни. Предчувствия, планы, ожидания… Актерская судьба – закономерность и лотерея. «Первый троллейбус», киностудия им. Горького. Мой первый фильм.
СавваВесна 63-го года. Впервые лечу в самолете. Ту-104, Москва–Одесса. Роль пустяковая – две сцены. Но я лечу. Лечу на съемки! Первый съемочный день. У общественного туалета на Приморском бульваре. Рядом с бронзовым Пушкиным. Какое счастье! Между Пушкиным и туалетом. За веревкой толпа зевак. Когда-то и я стоял среди них на Рижском вокзале. Снимали «Балладу о солдате». Маленькая энергичная женщина из киногруппы гнала меня: «Вот вы, молодой человек, отойдите, отойдите подальше, мешаете, отойдите!» Когда-то… Я был еще школьником. И вот теперь сам сижу перед камерой вместе с партнером Савелием Крамаровым.
– Вечером чего делаешь? – спросил Савва.
– А что?
– Пойдем в «Лондонскую», в ресторан. Девочек склеим.
– Пойдем, – испугался я.
Это теперь одесские девочки работают исключительно за валюту. Тогда брали в рублях, а то и харчами. Та, с которой мы познакомились, согласилась на ужин. Ужин в «Лондонской» – это тебе не хухры-мухры! Туда еще попасть надо. Ресторан «Интурист», только для иностранцев. За иностранца выдавал себя Савва. За болгарина. Я же представился переводчиком с болгарского на русский. Очевидно мы были достаточно убедительны и по-болгарски, и по-русски – швейцар поверил. Он, видимо, не был кинолюбителем, и Крамарова еще не очень узнавали на улицах. Наша очаровательная спутница осталась довольна ужином и в завершение «кинула» нас, отлучившись на минутку под благовидным предлогом. Говоря по-русски – сбежала. Савелий слегка огорчился. Я сделал вид, что огорчен тоже, а на самом деле вздохнул с облегчением. Крамаров улетел в Москву. Мне предстояло лететь следом. Как выяснилось, Савелий забыл паспорт. Оказалось, что жил он рядом со мной, и меня попросили передать ему документ, что я и сделал, посетив его коммуналку напротив кинотеатра «Форум». Савва очень благодарил и в знак признательности презентовал мне красные импортные синтетические носки. Тогда это был дефицит.
Ознакомительная версия.
