делу, ищущий работы по своей специальности слесаря, она воскликнула: «Так вы механик! Как я люблю механиков».
А мне показалось, что я полюбил эту девочку, которая искрилась на солнышке, как снежинка. Когда же мы стали убирать дрова в каретник, она и там продолжала искриться, но уже светом, который исходил из глубины ее. С этого дня я начал носить ей книжки — сперва легальные, а потом и запрещенные.
Изо дня в день вечером мы с Романовым ходили то в группу питерцев, то в группу москвичей, возглавляемых братьями Масленниковыми. Кроме них из москвичей были рабочие: Карпузи, с женой курсисткой-естественницей, Бойэ, А. Хазецкий. Масленниковы занимали хорошенькую квартирку, и у них постоянно собиралась публика. Здесь было больше демократизма и велись разговоры на философские, научные и чисто партийные темы. Все они были социал-демократы, сосланные по делу московской социал- демократической организации. В минуту отдыха здесь играли в шахматы, на гитаре, пели, много шумели и смеялись. Узнав всю эту активную в то время публику, я удивлялся, почему если не съезд, то хотя бы конференцию не устроили здесь товарищи. Очевидно, дело стояло только за тем, что не было крупного человека, который мог бы объединить всех нас, а вместе с тем мы были слишком оторваны от практической непосредственной работы среди рабочих и не имели под собой реальной почвы.
Все эти товарищи впоследствии хорошо устроились с материальной стороны в ссылке, работая в порту, при постройке винного склада, на лесопильных заводах. Сплотившись, ссыльные организовали комитет политических ссыльных, в который входили Романов, Розанов, а с осени этого года А. Беляков; у последнего с самого приезда были широко раскрыты двери дома для ссыльной публики, которую гостеприимно встречала его жена, Евгения Макаровна, кристально чистой души человек.
Комитет широко развернул работу как организационную внутри ссылки, так и воспитательно-образовательную, которая распространялась и за пределы колонии. Была организована касса взаимопомощи, из которой рабочим, не желающим заниматься физическим трудом, выдавали дополнительно 8 рублей к казенным 8 рублям; на 16 рублей простому рабочему можно было в то время жить сносно. Большинство из рабочих так и делали, ограничиваясь этим содержанием и не ища никакой работы, а некоторые готовились на аттестат зрелости, изучая языки и серьезную литературу. Для занятий с ними приспособляли таких товарищей, как Спонти, Гопфенгауз, которые принципиально не желали и слышать о какой-либо работе для заработка во время отбывания ссылки. Другие товарищи устраивались кто как мог. Завязались сношения с управляющим казенной палатой Ушаковым, который давал работу некоторым ссыльным интеллигентам. Блинов, Давыдов и другие давали за плату уроки детям обывателей. Рабочая группа с Антушевским во главе устроила свою столярную мастерскую с токарным станком по дереву. Другая группа рабочих, по инициативе Евграфова, устроила слесарную мастерскую и кузницу. Некоторые товарищи работали в качестве ломовых извозчиков со своими лошадьми, другие держали коров. Проектировалась колониальная столовая для одиночек. У семейных рабочих — Миллера, Каспутис — можно было каждому ссыльному получить обед.
Организованно встречали и провожали этапы, желающим помогали бежать, в чем принимали деятельное участие выходцы из местных обывателей, например супруги Цыкаревы, в квартире которых каждый бежавший мог найти приют. Цыкаревы жили где-то на окраине города и имели большую квартиру. Цыкарев впоследствии стал социал-демократом, а после 1917 года — коммунистом. Особенной энергией и изобретательностью в подполье отличалась его жена.
Была основана общеколониальная богатая библиотека, откуда можно было брать книги, журналы, газеты. Газеты шли со всех концов России, и солидная часть их высылалась бесплатно по адресу колонии.
В ссылке многие писали в столичные и провинциальные журналы и газеты, а во главе с Романовым образовалась группа статистиков, разрабатывающая материалы о Севере.
Благодаря присутствию деятельных товарищей в ссылке создалась горячка труда. Здесь было организовано несколько кружков по изучению трудов Маркса и Энгельса, Каутского, Плеханова. Один из таких кружков занимался на квартире Бельского и под руководством Романова начал занятия с «Эрфуртской программы». Другой кружок из ссыльных собирался у Григорьева. Кроме того, братья Масленниковы и другие занимались с более даровитыми одиночками из рабочих по общеобразовательным предметам. Влияние ссылки, как я уже говорил, распространялось и за ее пределы, оно захватывало местную интеллигенцию.
В этой среде воспитывались из местных товарищи Цыкарев, Бустрем, Лазарев И. П. (позже игравший большую роль в местном подпольном движении) и другие; из местных рабочих первые одиночки, проникшие в среду ссылки, были А. В. Шестаков, Фомин и еще два-три человека.
Часто устраивались общеколониальные сходки, произносились речи на политические темы, и публика призывалась к активной работе в общероссийском масштабе.
Ссылка жила дружно в те времена, всякие раздоры быстро ликвидировались товарищескими общеколониальными судами, которые не давали колонии расколоться и распасться, что имело место позже, после отъезда ссыльных групп питерцев, москвичей и др.
Вечера, как всегда, проходили весело и содержательно. Ото всей этой публики, почти от каждого в отдельности, мы с Романовым получили приглашения посещать их маленькие кружки, а также заходить запросто.
Мы с Романовым устраивались не торопясь, но прочно: нужно было тут прожить четыре года! Скоро нашли местечко, где можно было совершенно безнаказанно хранить нелегальную литературу, нужно было придумать способ ее читать, не попадаясь. Обыкновенно мы читали в то время, когда топились печи, чтобы можно было моментально бросить брошюру в огонь; иногда зажигали примус для срочного чтения.
Устроили для себя бюро для всякой срочной конспиративной работы. Романов специализировался по внешним сношениям, по шифрованной переписке с заграничным центром. Мы с ним революционную работу не прерывали ни на один день. Но поймать нас было нельзя. Я окончательно решил принять вызов товарища Скляренко и взяться за организацию первых социал-демократических рабочих кружков среди рабочих Кузнечихи, Соломбалы, Маймаксы и других частей, прилегающих к городу. Почва мне казалась весьма благоприятной. Но чтобы работа не прерывалась, я решил подойти к этому делу не торопясь, но основательно: прежде всего подыскать человека, который бы во всякую минуту дня и ночи, когда к нему явится полиция, был бы согласен назвать себя Петровым и пойти на арест. Это дало бы мне возможность бежать. Такого человека можно было заполучить двумя путями: или распропагандировать местного рабочего, или выписать из старых рабочих кого-либо, кто согласится добровольно на это.
Удалось восстановить конспиративную переписку с Александром Митрофановичем Стопани, который писал, чтобы я не особенно торопился искать физического труда, а хорошенько бы отдохнул после тюрьмы, досуг же свой затратил бы на подготовку на аттестат зрелости; Стопани предлагал денежную помощь в размере 10 рублей в месяц регулярно.
Вдруг неожиданно последовал
