С. А. Толстая начала писать свои воспоминания, которым она сама дала название "Моя жизнь", 24 февраля 1904 года. Она не успела закончить свой обширный труд, хотя продолжала работать над записками и после смерти Толстого в 1910 году; к декабрю 1915 года они охватывали годы с 1844 по 1901 год. Последние девять лет жизни с Толстым остались недописанными.
весело идут по пути жизни, и стараюсь тут помочь, там поддержать и зорко смотреть, чтоб не свернули куда-нибудь, куда можно провалиться безвозвратно. Насколько я это умею и могу -- это другой вопрос. Но я никогда, пока живу и не совсем с ума сошла, не скажу, что я врозь от семьи, и не помирилась бы с мыслью, что я с детьми своими совсем врозь, хотя и живу вместе. Так вот что огорчило меня". Пусть судят нас бог и добрые люди в тех тяжелых осложнениях, в которые поставила нас судьба. Всеми силами я стремилась не допускать в душе своей упреков мужу, но они чувствовались. Писала же я ему, стараясь заглушить эти упреки, следующее 23 октября 1885 г.: "Мы испытываем то же, что и ты, т. е. сильное желание тебя увидеть и быть с тобой, но есть мотивы более серьезные, ради которых надо жертвовать этой радостью,-- мотивы эти -- именно душевное спокойствие и умственный труд". Иногда я очень радовалась, когда чувствовала прежнюю нашу, ничем не нарушенную любовь, теперь омраченную новыми стремлениями; так я пишу: 23 октября: "Твое коротенькое письмо сегодня, милый друг, как-то особенно тронуло меня. В первый раз я почувствовала, что ты потянул за ту сердечную нить, которая нас с тобой связывает, и я стала веселее". 1-го ноября Лев Николаевич приехал в Москву. Печатанье Полного Собрания сочинений подходило к концу, и только 12-я часть была запрещена цензурой в том виде, в каком я ее набрала, еще без "Смерти Ивана Ильича", задержанной Львом Николаевичем для окончательного исправления. 1886. Л. Н. ПЕШКОМ ИЗ МОСКВЫ С M. А. СТАХОВИЧЕМ И Н. Н. ГЕ А этот великий писатель, Лев Николаевич Толстой, о котором кричал весь мир, шел в то время по большой дороге в лаптях из Москвы в Ясную Поляну. 4 апреля 1886 года, вечером, после обеда, запрягли большую коляску, наняли извозчика и выехали за заставу, на Киевское шоссе, одетые по-дорожному и в лаптях, Лев Николаевич и его спутники: Николай Николаевич Ге (сын) и Михаил Александрович Стахович53. Я поехала провожать их, и с грустью ссадила их, проехав заставу, за городом. Долго провожала я их глазами, и чувство грусти, и особенно беспокойства, мучило меня. Вернулась я домой одна, в свою семью, опять почувствовав себя и одинокой, и несчастливой. С дороги Лев Николаевич мне писал ежедневно. Наступили холодные дни с ветром, даже снегом, и все это меня тревожило. Путешественникам приходилось часто останавливаться, сушиться и греться. Только 7-го апреля они добрались до Серпухова, где в то время жил и служил Трескин, принявший их у себя и устроивший их, как мог, получше. У Стаховича так разболелись ноги, что он принужден был расстаться с Львом Николаевичем и Количкой Ге, и дальше поехал по поезду. Но зато к ним присоединился мужик Макей, 60-ти лет, о котором Лев Николаевич пишет, что он "моложе нас всех,-- шел с нами верст 50, обувал и вообще был мужиком трех генералов". С дороги веселый Стахович прислал мне письмо в стихах, которое прилагаю: Графиня, должен я признаться, В пути прескверное житье. Грязнятся тело и белье, И вдоволь трудно умываться. Нас учит граф: плесни, полей Лицо и руки без затей. В глухую ночь, иль утром рано, Чайку, водицы иль винца Я пью из чудного стакана* И пожеланьям нет конца Здоровья, радостей, успеха... Шумливых встреч, живого смеха На всю семью. А граф: скорей, Стахович, пейте без затей! Подбитый, сгорбленный, убогий Бреду... и брежу наяву. Душой, мечтатель хромоногий, Я вижу дальнюю Москву, Где так тепло и так уютно, Где так смеешься поминутно, И где, меж ваших дочерей, Не ступишь шагу без затей. Письмо не вышло, что за дело! Я к вам пишу не в первый раз... Лишь только б память уцелела О дальнем путнике у вас; И если в будущем случится (Для всех грядущее темно), Что вдруг клюкою постучится Он, в ваше светлое окно, То, пересилив лень и скуку, Подняв окно едва, едва, Улыбку, добрые слова В его протянутую руку Подайте именем Христа. * Стакан я ему подарила. (Примеч. С. А. Толстой.) По дороге, еще на одной остановке, встретился Лев Николаевич с старым, 95-ти летним николаевским солдатом, озлобленно рассказавшим о том, как их, солдат, били палками за малейшую провинность при Николае Павловиче, за что и прозвали царя "Николай Палкин". Этот эпизод и послужил сюжетом для рассказа Льва Николаевича под этим заглавием54. 10-го апреля Лев Николаевич уже был в Ясной Поляне. 1889. ПЕШКОМ В ЯСНУЮ ПОЛЯНУ 2-го мая Лев Николаевич ушел опять пешком в Ясную Поляну55 с Евгением Ивановичем Поповым, одним из тех, которые считались его последователями. Когда наступил страшный холод и я встревожилась, что на Льве Николаевиче даже пальто холодное, добрый друг Александр Никифорович Дунаев отправился немедленно по железной дороге догонять Льва Николаевича. Но, к счастью, никто не простудился, и 4-го мая я получила из Серпухова письмо о том, что Лев Николаевич здоров, и что его подвезла, узнавшая его по портрету, до Серпухова сестра доктора Алексеева, нашего знакомого. Только 7-го мая они дошли до Тулы и отправились в Ясную Поляну, куда явился Дунаев, не найдя их дорогой. В доме было холодно, но все понемногу устроилось, и Лев Николаевич начал усердно писать свою повесть "Крейцерова соната"; переписывал ему тогда Евгений Иванович Попов, который и жил с ним в Ясной, куда еще приезжал навестить его Михаил Васильевич Булыгин, тоже считавшийся последователем Льва Николаевича. Путешествие утомило Льва Николаевича, и здоровье пошатнулось. Он жаловался на боль под ложечкой, и хотя и пытался то поправлять статью "Об искусстве", то писать дальше "Крейцерову сонату",-- но дело не шло и он был недоволен своей работой. ГРАФИНЯ ТОЛСТАЯ И СТРАХОВ В мае приезжали к нам два приятных посетителя: графиня Александра Андреевна Толстая и Николай Николаевич Страхов. С первой было много разговоров и споров о вере. Александра Андреевна огорчалась, что любимец, Лев Николаевич отвернулся от церкви, отвергает причастие и обряды, и она старалась обратить Льва Николаевича. Но это было тщетно. Страхову Лев Николаевич прочел свою статью об искусстве и очень считался с его мнением о ней. Проводив Александру Андреевну, он с радостью бросился опять к полевым работам и начал с того, что
