характеров. Бросается в глаза, что настоящего друга, на всю жизнь, у младшего сына вождя никогда не было. Как, похоже, не сохранялась надолго и любовь к многочисленным женам и просто подругам.
8 июня 1938 года Иосиф Виссарионович написал впоследствии многократно цитировавшееся письмо учителю Василия В. В. Мартышину: «Ваше письмо о художествах Василия Сталина получил. Спасибо за письмо. Отвечаю с большим опозданием ввиду перегруженности работой.
Василий — избалованный юноша средних способностей, дикаренок (типа скифа!), не всегда правдив, любит шантажировать слабеньких (руководителей), нередко нахал, со слабой, или вернее — неорганизованной волей.
Его избаловали всякие «кумы» и «кумушки», то и дело подчеркивающие, что он «сын Сталина».
Я рад, что в Вашем лице нашелся хоть один уважающий себя преподаватель, который поступает с Василием, как со всеми, и требует от нахала подчинения общему режиму в школе. Василия портят директора, вроде упомянутого Вами, люди-тряпки, которым не место в школе, и если наглец Василий не успел еще погубить себя, то это потому, что существуют в нашей стране кое-какие преподаватели, которые не дают спуску капризному барчуку.
Мой совет: требовать построже (это слово Сталин троекратно подчеркнул. — Б. С.) от Василия и не бояться фальшивых, шантажистских угроз капризника насчет «самоубийства». Будете иметь в этом мою поддержку.
К сожалению, сам я не имею возможности возиться с Василием. Но обещаю время от времени брать его за шиворот. Привет!»
С письмом по поводу Василия к Сталину обратился еще один жалобщик — помощник директора по учебной части (иначе: завуч) Н. В. Макеев:
«Дорогой Иосиф Виссарионович!
Приказом наркома просвещения я снят с работы пом. директора по учебной части. Основной причиной, по сути дела, является вопрос о воспитании и обучении Вашего сына Васи. Письмо к Вам тов. Мартышина В. В. и Ваш ответ ему сыграли решающую роль. Зам. наркома просвещения тов. Лихачев, не заслушав отчета о моей работе и не произведя никакого обследования, сделал скороспелое заключение, не вскрывающее действительных причин неудовлетворительной работы школы и воспитания и обучения Васи.
В воспитании Васи, пришедшего из 175-й школы, были многие неправильности — подхалимство, о котором Вася, не стесняясь, рассказывал окружающим (стесняться-то, по логике, полагалось бы самим педагогам, надеявшимся неумеренной лестью сыну вождя упрочить свое положение и гарантировать себя от репрессий, пышным цветом расцветавших в стране. — Б. С.). Решено было Сталина Васю, Микояна Степана, Фрунзе Тимура и др. подчинить общешкольному режиму, беречь и любить их, но «не нянчиться» с ними. Вначале все было благополучно, а отдельные отклонения от общего режима быстро ликвидировались; например — застаю Васю во время кросса в комнате комсорга, делаю ему замечание, и Вася немедленно идет в класс, или — получив сведения о плохом поведении Фрунзе Тимура, добиваюсь разговора по телефону с т. Ворошиловой (сын Фрунзе воспитывался в семье Ворошиловых. — Б. С.), что оказало влияние на Тимура.
Результаты работы в первом полугодии были плодотворны. Во втором полугодии начались осложнения. Надо указать, что работа в школе протекала исключительно в трудных условиях: отсутствие положения о спецшколе, инертность Наркомпроса в этом вопросе, крайне бедная материальная база, недостаток и текучесть педагогических кадров. Все это усугублялось разобщенностью школы с семьей большого контингента учащихся — детей крупных ответственных работников, в частности детей членов Политбюро ЦК ВКП (б). На отсутствие связи школы с семьей я и обращаю особое внимание, считая его кардинальным вопросом.
Вася опаздывает на уроки, не выполняет домашние задания. Вызываем его для беседы, выясняем причины, и оказывается, что он просыпает, проводит много времени в манеже и т. п. Школа не может оказать в данном случае воздействия, так как она разобщена с семьей. Вместе с тем передают Ваш приказ завести для Васи второй дневник для подробной записи дисциплины и успеваемости Васи, который об этом ничего не должен знать. Сотрудники НКВД утверждали, что Вы просматриваете дневник, подчеркивая синим и красным карандашом. Но такая система связи школы с семьей себя не оправдала.
Не наладилась связь школы с семьей и Т. Фрунзе. Запросов никогда не поступало, а вызвать представителей семьи на родительские собрания директор не разрешал. Когда у Васи начала снижаться успеваемость, мною лично с ним, при участии классного руководителя, было составлено расписание дополнительных занятий, но Вася от них уклонился, и выяснить причину уклонения точно не удалось, так как в это время были отозваны сотрудники НКВД и прекращено ведение второго дневника.
Постепенно Вася все больше начал отходить от общешкольного режима, сознавая бессилие школы воздействовать на него. Комсорг и директор утверждали, что Вася требует особого подхода, что он может прийти в такое состояние, когда ни за что нельзя ручаться. В конце учебного года дошло до резких выходок по отношению особенно преподавателя истории В. В. Мар-тышина. Инцидент с отметкой по истории за IV четверть Вам уже известен (нам, к сожалению, нет, поскольку первое письмо Мартышкина Сталину до сих пор не найдено. — Б. С.). Об этом было сообщено инспектору гороно т. Крюкову. Мною было назначено Васе весеннее испытание по истории, что директором было отменено. Затем Вася стал манкировать некоторые испытания. Вызванный мною на испытания по русскому языку к 2 ч. дня, он по приезде был отпущен директором.
8 или 9 июня я с комсоргом просили принять нас зам. наркома просвещения т. Лихачева. Тов. Лихачев назначил прием на 11.V1, но прием отпал, так как в этот день появилась заметка в «Учительской газете» — «Директор-очковтиратель», подробности которой не были тщательно рассмотрены.
Оргвыводы сделаны, но основной вопрос, вопрос воспитания и обучения Васи, Тимура, Степана и др., остается неразрешенным, пока не установится настоящая тесная связь школы и семьи и отсюда правильная ориентация и осведомленность семьи и школы.
Только тогда, несомненно, Вася закончит школу в числе лучших учеников (он способен, но неустойчив), а учитель будет чувствовать под собой твердую почву и будет исключена возможность подвергаться взысканию наркома, сводящего на нет двадцатилетнюю педагогическую работу.
С глубоким уважением к Вам Я. В. Макеев».
Наркомат просвещения принял соломоново решение. Вместе с «портящим» Василия директором были уволены и те, кто жаловался на высокопоставленного отпрыска. Летом 38-го Мартышин направил Сталину последнее письмо:
«Дорогой Иосиф Виссарионович!
Пользуюсь случаем выразить Вам глубочайшее удовлетворение, перешедшее в радость, которое доставило мне Ваше ответное письмо.
Я не знаю Вас лично, но знал, что Вы ответите, и ждал ответа.
Ваш ответ — выражение непосредственности
