„Лучше некуда, — сказал я. — Все равно ваши преподаватели отстали от времени, Но могу я записаться в библиотеку?“
„С библиотекой никаких проблем, но ни на какие занятия не ходи, потому что я не желаю слушать жалобы преподавателей на твои выходки“. А никаких выходок никогда не было! Я просто задавал вопросы, на которые… они бы, если б были настоящими джентльменами, ответили: „Я это выясню. В настоящий момент я этого не знаю“. Но это самая трудная в мире вещь, сказать „Я не знаю“».
Ошо использовал свободное время, найдя себе работу в качестве помощника редактора в ежедневной газете. Он проработал там всего несколько месяцев.
Однако этот период времени не был особенно значим ни для рабочего опыта Ошо, ни для его учебы. Он был гораздо более важен в отношении его собственных, невероятно напряженных поисков вечных ценностей. Это было самое переломное время его жизни. Его преследовали сомнения и ощущения неуверенности и пустоты. Ситуация становилась все более мучительной, потому что рядом не было никого, кто мог бы руководить им, сочувствовать ему — у него не было мастера, проводника, он был одиноким путником.
Как уже упоминалось выше, Ошо ничего не принимал на веру. Ему особенно претило принимать на веру что-либо, касавшееся существования Бога, без того, чтобы иметь возможность воспринимать эту реальность лично, на собственном опыте. Он задавался вопросами обо всем, он отвергал все — включая просветленных вроде Кришны, Махавира, Будды и Иисуса, все священные книги наподобие Вед, Упанишад, Библии и Корана. Таким образом, когда он понял, что эти источники ему уже не могут ничем помочь, его поиски стали полностью личными и одиночными, и он почти сходил с ума. По словам Ошо:
«По самому незначительному поводу у меня возникали сомнения и ничего, кроме сомнений… Вопросы оставались без ответа. В каком-то отношении я мог бы сойти за сумасшедшего… Я и сам опасался, что в один прекрасный день сойду с ума. По ночам я не мог спать.
Ночь и день напролет… вокруг меня вились вопросы… Я находился в открытом море, если можно так сказать, без лодки или вдалеке от берега. Сколько бы лодок ни проплывало мимо, меня никто не замечал, и я тонул. Там было много лодок и много моряков, но мне пришлось отказываться ото всех… уж лучше было утонуть по собственной воле… нежели залезть в чужую лодку. Если уж это было то, к чему вела меня судьба — утонуть, я чувствовал, что должен это принять.
Моя жизнь была абсолютно беспросветна. Я чувствовал себя так, будто провалился в глубокий, темный колодец. В те дни я часто видел во сне, будто лечу и лечу в бездонный колодец. И часто я просыпался весь в испарине, насквозь мокрый, потому что падение было бесконечным, без единого клочка земли или чего-то такого, куда бы было можно стать ногой… и для меня не существовало ясного пути. Вокруг была сплошная темнота. Каждый следующий шаг я делал впотьмах — бесцельно, наугад. Я находился в постоянном напряжении, в неуверенности и в страхе».
Выхода не было, ясного, прямого пути Ошо не находил. Он прекрасно знал, что сейчас в его жизни наступил решающий момент. Еще немного, и он мог утратить власть над собственной жизнью, из-за нетерпения или недостатка отваги стать неуправляемым. Кроме того, именно отсутствие наставника сделало ситуацию угрожающей. Ошо искал его долго и трудно, но найти так и не смог. Он признается:
«Найти наставника — редкая удача. Не часто находится существо, ставшее не-существом, редко находится присутствие, которое является почти отсутствием, изредка встречается человек, являющийся дверцей в божественное, которая не преградит вам путь, на через которую вы сможете пройти. Все это очень трудно… Да, иногда случается, что человеку приходится трудиться без помощи наставника, мастера. Если мастера найти не удалось, придется работать без мастера, но такое предприятие весьма рискованно».
Это невероятно напряженное и потенциально опасное положение длилось целый год. Оно привело к помутнению рассудка. Ошо так описывает то, через что прошел в тот период времени:
«Почти невозможно понять, что же происходило в течение целого года… Даже поддерживать в себе жизнь мне было очень трудно, потому что у меня пропал аппетит. Дни проходили за днями, а я не чувствовал никакого голода, дни шли и шли, а я не чувствовал никакой жажды. Я должен был принуждать себя есть, заставлять себя пить. Мое тело было настолько бесчувственным, что мне приходилось делать себе больно, чтобы убедиться, что у меня еще есть душа в теле. Мне приходилось биться головой о стену, чтобы убедиться, что голова пока на месте. Если мне все еще больно, значит, я все еще находился в собственном теле.
Каждое утро и каждый вечер я пробегал по пять — восемь миль. Люди уже считали меня сумасшедшим. Почему я так много бегал? Шестнадцать миль в день! Просто для того, чтобы ощущать самого себя… не утратить связь с самим собой… Я ни с кем не мог разговаривать, потому что все сделалось для меня настолько малозначащим, что сформулировать одну фразу стало для меня трудной задачей. На середине фразы я забывал, о чем говорю, на середине пути я забывал, куда иду… Потом мне приходилось возвращаться…
Мне приходилось сидеть взаперти в моей комнате. Я взял себе за правило не разговаривать, ничего не говорить, потому что сказать что-либо означало проговориться о моем сумасшествии. В течение года я просто лежал на полу и смотрел в потолок, считая от единицы до ста, а потом назад — от ста до единицы. Хоть что-то — эта оставшаяся у меня способность считать. Снова и снова я забывал. Мне потребовался год, чтобы снова собраться, обрести какую-то перспективу.
Некому было поддержать меня; некому было сказать мне, куда я шел и что со мной происходит. На самом деле все были против… мои учителя, друзья, мои доброжелатели».
В течение всего этого невероятно трудного времени об Ошо очень заботилась Кранти, с любовью и преданностью обеспечивая его повседневные потребности.
Ошо часто жаловался на жестокие головные боли, и это сильно беспокоило Кранти. Она и ее брат Арвинд очень хотели что-то сделать, найти средство от головных болей Ошо, но он говорил им, что им не стоит беспокоиться, потому что с ним не происходит ничего такого, с чем надо что-то делать.
Отец Ошо тоже обратил внимание на его головные боли. Однажды, когда боль стала настолько жестокой, Кранти и Арвинд послали в Гадарвару срочное сообщение, и Дадде пришлось срочно мчаться в Джабалпур. Дадда думал, что головные боли происходят от чтения, которым излишне увлекался Ошо. Он припомнил тогда, что в Гадарваре Ошо использовал болеутоляющий бальзам, который намазывал себе на лоб и продолжал читать.
