Впоследствии я пережил этот феномен шесть раз за шесть месяцев. В течение эти значимых шести месяцев я чувствовал, что моя жизнь сократилась на десять лет, иными словами, если мне предстояло прожить семьдесят лет, то после этих переживаний я проживу только шестьдесят. Что за невероятный опыт я получил за эти полгода! Волосы на моей груди поседели, а я так не смог уловить смысл происходившего. Потом я подумал и осознал, что, какой бы ни была связь между физическим телом и духовной сущностью, если она прервалась, то согласованность, естественным образом существовавшая между ними, нарушена».
По мере того как Ошо все глубже и глубже входил в таинство медитации, его вопросы исчезали. Его деятельность двигалась к концу; поиски вышли на тот рубеж, после которого уже некуда было идти. Такое уже случалось за несколько лет до этого, в то время, когда умер дедушка Ошо. Он оказался наедине с собой — но теперь уже навсегда. Ошо вспоминает, что глубоко внутри него была пустота. Там не было действия. Он утратил амбиции; у него не было желаний кем-либо становиться или куда-то стремиться; ему не было дела до Бога или нирваны.
«Болезнь под названием „Будда“ совершенно исчезла», —
говорит Ошо.
Пришел благоприятный момент. Двери должны были вот-вот распахнуться, рассвет был уже совсем недалек. По словам Ошо:
«Однажды это состояние „без вопросов“ изменилось. Не потому, что я получил ответы, нет! Скорее, все вопросы просто отпали, и установилась великая тишина. Ситуация была взрывоопасная. Жить в этих условиях было равносильно смерти. А ест человек умирает, вопросы задавать некому. После этого опыта с пустотой я больше не задавал вопросов. Все темы, по которым можно было бы задать вопросы, стали несущественными. До этого можно было бесконечно спрашивать и спрашивать. Потом не осталось ничего, похожего на вопросы».
Сам Ошо около двадцати лет никому ничего не рассказывал о самом событии просветления. Эта история вышла на свет одной достаточно драматичной ночью, когда Ошо жил в Вудлэнд Апартментс в Мумбае. Друзья часто спрашивали у Кранти, знает ли она что-либо о том, когда на Ошо снизошло просветление. Она ничего не могла рассказать им, потому что сама не знала, но каждый раз кто-то снова спрашивал ее об этом, и такое побуждало Кранти попытаться выяснить это у самого Ошо.
Кранти вспоминает эту беседу с Ошо:
«Прошлой ночью (27 ноября 1972 г.) любопытство, которое сжигало меня столько времени, стало непреодолимым. Это было в половине двенадцатого ночи. Выпив свое молоко, Ошо пошел спать. Я тоже попыталась лечь, но вдруг мне захотелось спросить у Ошо, когда он достиг просветления. Не задумываясь ни секунду, я спросила: „Когда ты достиг просветления?“ Ошо рассмеялся и сказал: „Ты сама хочешь это знать или это от того, что люди все время тебя спрашивают?“
Я сказала: „И то и другое. Пожалуйста, расскажи мне“. Ошо опять стал смеяться и сказал: „Я расскажу в другой раз“. „Я хочу прямо сейчас“, — сказала я. „Подумай и догадаешься сама“, — ответил он.
Какое-то время я помолчала. Потом сказала: „Наверное, ты достиг просветления в двадцать один или в двадцать два года, когда учился на втором курсе колледжа“. Не успела я закончить фразу, как Ошо заметил, чуть серьезнее: „В двадцать один, а не в двадцать два“. Мне стало очень интересно узнать день и год, и я спросила об этом.
„Это было 21 марта 1953 г.“, — сказал Ошо. Через некоторое время я опять спросила: „Где это произошло? В тот день случилось что-то необычное?“
„Постарайся, — сказал Ошо, — и ты все вспомнишь“. Я полежала в молчании и вспомнила ту ночь двадцать лет назад. Я сказала: „В ту ночь, в одиннадцать часов, ты, совершенно неожиданно, сказал мне, что уходишь, а потом вернулся в три часа“.
„Ты все абсолютно правильно угадала, именно в ту ночь“, — сказал Ошо. Я не верила в то, что то, что я вижу, происходит на самом деле. Но раз это говорил мне Ошо, значит, так все и было в действительности. Могла ли я оглянуться и увидеть что-то в прошлом? Все там было его собственной игрой. Все это делал он. Пока эти мысли роились в моей голове, мне стала любопытна еще одна вещь: в какое время той ночи, где и в каком месте Ошо стал просветленным? Я тут же спросила: „Куда ты ходил той ночью?“
„В сад Бханвартал“, — ответил Ошо. Он не успел произнести „в сад“, как я вспомнила про дерево. „Ты пошел в сад и сел под деревом „ашока“[20].
„Нет, я сел под деревом молшри“[21], — сказал Ошо. „Раз ты находился в саду между одиннадцатью и тремя часами, в какое время и на каком месте произошло это событие?“
„Постарайся и ты припомнишь“, — сказал он. Некоторое время я молчала, и все сцены этого вечера начали всплывать перед моим внутренним взором: как он уходил, как он тихонько разбудил меня, чтобы сказать, что уходит и не знает, когда вернется. Он ушел сразу же после того, как сказал мне об этом, и я всю ночь бодрствовала, ожидая его возвращения.
Потом все это происшествие начало возникать передо мной. Я смогла даже представить его мудру (позу). Каким-то образом я почувствовала, что это событие произошло в два часа. Как только ко мне пришла мысль о двух часах ночи, я сразу сказала об этом Ошо.
„Это случилось ровно в два часа ночи, — сказал Ошо. — Сейчас ты улавливаешь все это верно“. Я снова была вне себя от изумления, и оно переполняло меня настолько, что я не могла спать. Мне хотелось разбудить всех и каждому рассказать о том, что я узнала“».
Ошо сам объясняет, почему он почти двадцать лет держал историю его просветления в секрете.
«Многие спрашивали меня, если я стал просветленным в 1953 г., то почему я молчал об этом? Почти двадцать лет я не говорил об этом ни слова кому бы то ни было, до тех пор, пока некоторые не начали подозревать, что что-то со мной случилось, не начали спрашивать меня напрямую… „Мы чувствуем, что с тобой случилось нечто… Мы не знаем, что это было, но одно мы знаем наверняка — после того, что произошло, ты уже не был тем, чем являемся мы, и ты скрываешь это“.
За эти двадцать лет не менее десятка людей спрашивали меня, а я уклонялся от ответа, насколько это было возможно, пока не почувствовал, что их желание неподдельно. И я рассказывал им, только если они обещали сохранить это в тайне. И они все выполнили обещание. Сейчас все они санньясины. Я говорил им: „Вы погодите, дождитесь нужного момента; только тогда я раскрою тайну“.
Я многое узнал от прошлых Будд. Если бы Иисус промолчал о том, что он — сын Божий, человечеству бы было от этого гораздо больше пользы».
