— Послушайте, я здесь жду чартера, прилетающего завтра. Где тут наши? — вопрошал я.
И всегда получал в ответ одно или несколько названий ближайших мест постоя. Выбирал одно, отправлялся туда и регистрировался, и ни разу не наткнулся на возражения, прося счёт за ночлег выставить Pan Am. У меня лишь спрашивали адрес Pan Am в Нью-Йорке.
Порой я окапывался в каком-нибудь городе на две-три недели, чтобы обеспечить тылы. Открывал счёт, скажем, в банке Сан-Диего или Хьюстона, давая адрес квартиры, снятой мной ради такого случая (я всегда снимал крышу, за которую можно было платить помесячно), а когда прибывала бандероль с моими персональными чеками, собирал манатки и возвращался в небесные просторы.
Я понимал, что за мной охотятся, но в эти первые два года не представлял ни насколько близко подобрались преследователи, ни их состава. Любого гастролёра порой дрожь берёт от ощущения, что его вот-вот заметут, и я не исключение. Как только меня начинало трясти, я просто уходил в нору, как лис.
Или в нору к лисе. Некоторые из девушек, с которыми я встречался, брались за меня всерьёз, давая понять, что считают меня субъектом для замужества. Некоторые упорно приглашали меня погостить у них несколько дней и познакомиться с родителями. И, чувствуя необходимость залечь на дно, я заруливал к ближайшей на пару дней или на неделю, отдыхая и расслабляясь. С родителями я всякий раз отлично ладил, никто из них так и не узнал, что они помогали и содействовали малолетнему преступнику.
Но стоило ситуации наладиться, и я упархивал, посулив девушке скоро вернуться, чтобы поговорить о будущем. И, конечно, не возвращался. Женитьба меня пугала.
Да и потом, мама ни за что бы не позволила: мне было всего семнадцать.
4. Юный аферист в халате педиатра
National, рейс 106, Новый Орлеан — Майами. Заурядная уловка с транзитом. Я уже достиг совершенства в изображении из себя пилота без штурвала. Став профессионалок захвата откидных сидений в кабинах, я стал действовать уверенно и даже откровенно нагло. Совершив две сотни авантюрных рейсов, я занимал откидное сиденье столь же властно, как закалённый брокер с Уолл-стрит — своё месте на бирже.
И даже ощутил лёгкую ностальгию, войдя в пилотскую кабину DC-8. В свой первый жульнический полёт я отправился на борту лайнера National из Майами. И вот, два года спустя, возвращаюсь в Майами — и снова на лайнере National. Что счёл весьма символичным.
— Привет, я Фрэнк Уильямс. Очень любезно, что подбросили, — сказал я с благоприобретённым самообладанием, пожимая руки всем вокруг. Капитан Том Райт, командир корабля, за сорок, вид чуть взъерошенный, но уверенный. Старший помощник Гэри Эванс, чуть за тридцать, щеголь, вид самодовольный. Бортинженер Боб Харт, слегка за тридцать, тощий, серьёзный, мундир с иголочки, новичок. Отличные ребята. Как раз таких я и любил слегка поводить за нос.
Пока мы выруливали на ВПП (взлётно-посадочную полосу), стюардесса принесла мне чашку кофе. Неторопливо прихлебывая, я следил за движением самолётов впереди. Стояла безлунная субботняя ночь, и самолёты, различимые лишь по цепочкам огней в иллюминаторах и мерцающим выхлопам, опускались и взмывали, как светлячки. Воздушное движение одинаково пленяло меня и при свете дня, и в ночной тьме.
По-видимому, Райт был не из тех, кому по нраву громкоговорители. Все трое сидели в наушниках, и ни один не предложил мне послушать переговоры. А если не предлагают, просить не принято. Кабина пассажирского самолёта — подобие капитанского мостика на корабле. Если шкипер задаст такой тон, то протокол строго соблюдается. Похоже, Том Райт управлял своим лайнером сугубо по инструкции. Переговоры между лётчиками и вышкой были лаконичны и оперативны. В общем-то, и неинтересны, как большинство столь односторонних бесед.
И вдруг началось нечто интересное — и настолько, что мне не на шутку стало не по себе.
Райт с Эвансом, приподняв брови, недоумённо переглянулись, а Харт пристально уставился на меня с угрюмым видом. А затем Райт обернулся ко мне.
— Удостоверение Pan Am у вас с собой?
— Э-э, угу, — я вручил ему требуемое, и под ложечкой у меня засосало, когда Райт принялся тщательно разглядывать мою искусную подделку.
— National, рейс 106, вызывает вышку… э-э, да, удостоверение у меня… Pan Am… выглядит нормально… Личный номер? Э, тридцать пять ноль девяносто девять… Угу… Э, ага. М-м, секундочку, — он снова обернулся ко мне. — Лицензия FAA при вас?
— Да, конечно, — я изо всех сил старался выглядеть озадаченным и удержать под контролем мочевой пузырь, вспучившийся, как голландская дамба в час прилива.
Райт — первый из настоящих лётчиков, видевший эту фиктивную лицензию вблизи, — внимательно изучил фальшивку, вглядываясь в неё с такой же скрупулёзностью, как эксперт, проверяющий полотно Гогена на подлинность. И:
— Э-э, ага. Лицензия FAA, номер ноль семьдесят три шестьдесят шесть восемь ноль пять… Да… многомоторные… экзамен на турбовинтовых… По-моему, в полном порядке… Не вижу в ней ничего ненормального… А, да, шесть футов, шатен, глаза карие… Ладно, всё правильно.
Обернувшись, он с извиняющимся и раздосадованным видом отдал мне удостоверение и мнимую лицензию.
— Уж и не знаю, к чему этот сыр-бор, — развёл он руками, не полюбопытствовав, есть ли какие-то догадки на этот счёт у меня.
Таковые имелись, но выкладывать их я не рвался, пытаясь убедить себя, что всё нормально, просто диспетчер вышки в Новом Орлеане не в меру усерден или делает то, что считает нужным по инструкции. Может быть, внушал я себе, есть правило FAA, обязывающее диспетчера делать подобные запросы, а этот просто первым на моей памяти выполнил предписание, — но самоуговоры не подействовали. Райту инцидент явно представлялся выходящим из ряда вон.
Казалось, все трое лётчиков выбросили случившееся из головы. Задавали обычные вопросы, а я давал обычные ответы. Вступал в беседу, когда она касалась профессиональных тем, вежливо слушал, когда они разговаривали о своих семьях. Всю дорогу до Майами я сидел как на углях, а внутренности у меня скрутило в тугой ком, как сворачивается гремучая змея в зарослях кактусов.
Не успел Райт посадить машину в Майами, как дамоклов меч снова завис у меня над головой. Пока мы выруливали к терминалу, зловещий односторонний разговор возобновился.
— Ага, можем. Никаких проблем, конец связи, — отрывисто бросил Райт в ответ на некую просьбу вышки. — Прими управление, я сейчас, — сказал он Эвансу, выбираясь из кресла, и покинул кабину.
Я понял, что наверняка влип. Никто из капитанов никогда не покидал кресла на рулёжке — разве что в экстремальной ситуации. Мне удалось подглядеть через щель между дверью и косяком: Райт перешёптывался со старшей стюардессой. Тема разговора не вызывала у меня и тени сомнений.
