* * *
В «жилищном товариществе» заполняются очередные страницы дневников - пройден еще один этап на пути к заветной цели.
Непростая работа - писать дневник. Со стороны это нередко выглядит так. Человек лезет в рюкзак за тетрадкой. Решительным движением кладет ее на стол и открывает на подлежащей заполнению странице. Нерешительно берет карандаш. Принимает удобную позу и начинает с отсутствующим видом, не мигая, смотреть перед собой. Через десять - пятнадцать минут рука с карандашом тянется к тетради, которая, кажется, вот-вот начнет заполняться стройным изложением событий сегодняшнего дня. Но этого не происходит, в тетради появляются лишь слова: «Нарьян-Мар. 9 апреля», и рука с карандашом возвращается в исходное положение. Проходит полчаса, час, и наконец в дневнике появляется строчка - первая, поэтому наиболее трудная. Дальше дело идет уже быстрее. Поскольку записи в дневниках обычно делают одновременно несколько человек, в классе царит мертвая тишина: мы взаимно боимся движением воздуха разогнать проносящиеся в нашем мозгу и пока не оформившиеся образы и события. Когда выпивается вся вода в графине, кто-нибудь на цыпочках, молча выходит и приносит новую. Все подходят, стараясь не толкаться, и выпивают по большой кружке - тоже молча: говорить сейчас просто неприлично, как в Большом театре во время сцены дуэли Ленского с Онегиным. После того как выпито пять-шесть графинов воды, в дневниках все же появляются исписанные страницы. Владельцы тетрадок облегченно вздыхают и с чувством исполненного долга укладывают их в рюкзаки…
Тишина в классе иногда нарушается - Трояновский обучает папанинцев искусству обращаться с киноаппаратурой.
* * *
На самолет-разведчик возложена задача: выяснять и сообщать метеорологическую обстановку на маршруте, по которому должны лететь тяжелые корабли. Но на разведчике непрерывно отказывает радиостанция, и свою задачу он выполнять поэтому не может. Руководство экспедиции просит меня перебраться на разведчик и наладить связь. С радостью соглашаюсь: это гораздо интереснее, чем платоническое созерцание вполне работоспособного передатчика на самолете Мазурука. Платоническое потому, что при полете группой самолеты, кроме флагманского, правом непосредственной связи с землей не пользуются и основные радиостанции их должны молчать. Так в экипаже разведчика появляется и пребывает почти в течение всей экспедиции непредусмотренный штатным расписанием бортрадист. Мне иногда приходилось покидать разведчик - для работы на радиостанции острова Рудольфа или на других самолетах экспедиции, но мыслями я всегда был с полюбившимися мне людьми.
Нас было пятеро на разведчике. Старший механик Кекушев. Он был старшим и по возрасту в экипаже. Спокойный, уравновешенный, с лукавой улыбкой. Блестящий рассказчик смешных авиационных историй, большую часть которых, как мы подозревали, выдумывал сам. Талантливый организатор комичных ситуаций. Если кто-нибудь из начинающих полярников старательно смазывал сгущенным молоком сапоги, во избежание их промокания, мы знали, что посоветовал ему это Кекушев. Когда кто-нибудь с ведомостью в руках начинал обход членов экспедиции и работников базы, предлагая записаться на часы-кукушку, якобы специально выпускаемые Вторым московским часовым заводом по случаю завоевания Северного полюса (вместо кукушки из дверцы будут поочередно выскакивать наиболее отличившиеся члены экспедиции; полярникам скидка 50%!), мы знали, что это также «работа» нашего стармеха. Кекушева звали Николаем Львовичем, но, возможно из мести за систематические «покупки», многие называли его Леонардовичем.
Второй механик Валентин Терентьев. Гораздо моложе Кекушева. Высокий блондин с голубыми глазами. Красавец. Сильный, атлетическая фигура. Казалось, излучает дружелюбие.
Оба механика в совершенстве знали самолет и редко от него отходили: все время что-то проверяли, улучшали, пилили, сверлили, нарезали, подтягивали. В Арктике они не были новичками, знали, что имеют дело с коварным противником. Работали яростно. Переругивались редко, только когда что-нибудь очень не ладилось. И всегда в безупречно тактичной форме: мол, разрешите вас, уважаемый (имя, отчество), послать к чертовой бабушке (а иногда и дальше). Когда только спали механики - неизвестно.
Оба механика обрадовались, что я не ветеран авиации и мое знакомство с ней ограничивается непродолжительной учебой в планерной школе и несколькими полетами на самолете У-2 с целью испытаний радиоаппаратуры. Это давало им возможность проявить свой педагогический талант, и они деятельно принялись за мою специальную подготовку. Наверное, я не был полностью лишен способности к восприятию новой для меня техники, потому что через непродолжительное время научился с ходу отличать правый моторный чехол от левого, чехлить моторы, запускать компрессор и составлять для него смесь бензина с маслом, разжигать и устанавливать специальную лампу для подогрева моторов, работающую по принципу примуса и похожую на него.
Механики заметно повеселели, узнав, что мой личный багаж состоит из небольшого чемоданчика. «Самолет перегружен,-сказали они, многозначительно понизив голос. - А перегрузка… сам понимаешь!» Я понял. С тех пор, отправляясь на разведчике в полет, я начинал рыться в карманах и, если находил две пачки папирос, одну из них мне хотелось оставить на базе.
Штурман Анатолий Волков. Молодой. Подтянутый. Скромный. Молчаливый. В Арктике новичок.
Летчик Головин. Молодой сероглазый атлет. Спокойный. Не склонен к лишним движениям. Доброжелательный. Тактичный. Пятнадцатилетним мальчишкой строил планеры, которые не хотели подыматься в воздух. Позднее на другом, «настоящем» планере установил мировой рекорд. Затем - самолеты. Курсант осоавиахимовской школы. Инструктор. Потом - Арктика: Карская экспедиция, необорудованная Енисейская авиалиния, «внетрассовые» полеты над пустынной тундрой. Хорошо знал штурманское дело. Вникал в существо производимых механиками «модернизаций». Мечтал освоить и радиодело. («Зачем?» - спросил я его. И услышал ответ: «В Арктике все пригодится».) Воля, мужество, смелость? В избытке. Живи в наши дни, сейчас - стал бы космонавтом. Нужно ли говорить, что он был душой экипажа! В экспедиции звали Головина, несмотря на молодость - было ему двадцать восемь,-по имени-отчеству: Павел Георгиевич, в экипаже - душевно: Егорычем.
Бортрадист Николай Стромилов. Предоставим слово О. Ю. Шмидту: «…Длинный и худой человек с горящими глазами, Дон-Кихот по фигуре, уверенно колдует среди тонких деталей современной… аппаратуры…» Ну что же, немного смешно, но, возможно, правильно. Правда, не всегда уверенно колдовал над аппаратурой я. Иногда и она надо мной. И не без успеха.
