Прошли дни, недели. Никто не хотел верить, что Амундсен погиб. Ведь он находил выход из самых трудных положений. Все надеялись, все ждали, что несокрушимая воля и энергия помогут Амундсену выйти победителем и на сей раз.
Шесть недель норвежский военный корабль «Норденшельд», исследовательское судно «Микаэль Саре», французский крейсер «Страсбург», советское экспедиционное судно «Персей» и множество самолетов вели поиски «Латама». Вылетая из Тромсё, Амундсен никому не сказал о маршруте полета. Но тогда многие были уверены, что «Латам» взял курс на восток, куда были унесены остатки дирижабля с группой Алессандрини. Когда ледокол «Красин», загрузившись углем в Бергене, уходил на спасательные работы, со шлюпок и моторных лодок норвежцы кричали советским морякам:
— Спасите Амундсена! Верните нам нашего Амундсена!
Вспоминая эту трогательную сцену, начальник экспедиции на «Красине» профессор Самойлович записал в дневнике: «С волнением и грустью смотрел я на них и прислушивался к этим печальным призывам. О, если б это только от нас зависело!» [7]
По пути к Шпицбергену Самойлович приказал капитану ледокола отвернуть поближе к острову Медвежьему. «Мы шли по спокойному морю, делая по 11 с лишним узлов, и с каждым часом все ближе подходили к тому району, где могла случиться катастрофа с Амундсеном, — читаем мы в книге Самойловича. — Я дал распоряжение зорко следить за поверхностью моря; это было все, что мы в то время могли сделать. Ведь уже прошло свыше десяти дней после того, как была получена последняя радиограмма с «Латама» (Там же, стр. 70).
28 июня «Красин» прошел в виду острова Медвежьего. Свинцовые волны и угрюмые темные скалы ничего не поведали советским морякам. 31 августа вечером рыбаки норвежского судна «Бродд» недалеко от маяка Торсвог выловили поплавок с надписью «Латам-47». Значит, Руал Амундсен и его спутники погибли в волнах Баренцева моря.
Как это произошло? — Никто не знает.
14 декабря 1928 года, когда была потеряна последняя надежда на его возвращение, вся Норвегия почтила память Амундсена двухминутным молчанием. На траурном собрании, посвященном памяти Амундсена, Фритьоф Нансен произнес трогательную речь. В речи этой были такие слова: «Он навеки займет особое место в истории географических исследований, как человек, выросший из сокровенных глубин своего народа ...
Как недавно начался его путь, и вот он завершен. А сколько великих деяний он вместил!
В нем жила какая-то взрывчатая сила. На туманном небосклоне норвежского народа он взошел сияющей звездой. Сколько раз она загоралась яркими вспышками! И вдруг сразу погасла, а мы все не можем отвести глаз от опустевшего места на небосводе. Амундсен не был ученым, да и не хотел им быть. Его влекли подвиги и действие. Потому и стал он немеркнущим образцом для молодежи нашего времени.
Все свои зрелые годы, все, что имел, он пожертвовал для осуществления идеалов своей юности... Люди, равные ему мужеством, волей, заставляют верить в народ и в его будущее. Еще молод мир, если он порождает таких сынов» [8].
В июне 1969 года я был приглашен в Норвегию для ознакомления с работами, проводимыми норвежскими учеными в области полярных исследований. Естественно, меня также интересовали места, связанные с именами Фритьофа Нансена и Руала Амундсена.
Настал день, когда меня повезли к дому Амундсена. Мы мчались на машине к югу от Осло вдоль берега Буннефьорда. Потом свернули вправо, асфальт кончился, и по извилистой грунтовой дороге спустились к берегу фьорда. Сияло солнце. Было жарко. Под сенью двух больших берез с одной стороны и сосны — с другой на берегу фьорда стоит деревянный старый дом. Вокруг пустынно. Мне сказали, что вода во фьорде в этом месте сильно загрязнена и теперь здесь не купаются. На двери написано, что дом Амундсена открыт для осмотра до пяти часов вечера. Но дверь заперта. Сопровождающий меня норвежец направился к небольшому жилому домику, стоящему на этом же участке. Навстречу вышел высокий симпатичный юноша — смотритель дома Амундсена. Он предоставил нам возможность осмотреть давно осиротевшую обитель.
На первом этаже три комнаты. Первая комната — официальный кабинет Амундсена. Большой письменный стол, два кресла, на стене портреты норвежского короля и королевы Мод, часы, сделанные из моржовой кости и клыка мамонта механиком судна «Мод».
Вторая комната — гостиная. Против входа на стене большая картина: самолет на взлете с торосистой льдины. На круглом столе стоит фарфоровая ваза с лесными цветами, вокруг стола пять старинных кресел, покрытых плюшем. Широкий просторный диван. К потолку подвешена большая модель самолета типа «Дорнье-Валь» конструкции двадцатых годов. Чугунная керосиновая печка и модель маяка, вырезанная из кости. Из окон гостиной сквозь зелень деревьев видна голубая вода фьорда. Когда-то здесь, на рейде, стояли на якоре знаменитые экспедиционные суда — «Фрам» и «Мод», снаряжавшиеся в далекое плавание. Из небольшой комнаты, расположенной рядом с гостиной, — выход на пустую веранду.
В прихожей под деревянной лестницей — нарты, на которых Амундсен ходил к Южному полюсу. Поднявшись по лестнице на второй этаж, мы попали в рабочий кабинет Амундсена. На письменном столе старинный телефон, часы, у стола плетеное кресло, на стене портреты отца и матери Амундсена. Возле стола на полу стоит чучело аделийского пингвина. У двери, ведущей на веранду, — чучело белого медвежонка. Рядом с кабинетом — спальня со скошенным потолком. Просторная кровать, а у изголовья в стену вделаны два иллюминатора, выходящие на море. Полная иллюзия корабельной каюты. Здесь жил человек, любивший море...
Слева от входа на второй этаж расположена небольшая пустая комната. Тут жили две девочки, вывезенные Амундсеном с далекой Чукотки, — Каконита и Камилла.
Я с благоговением ходил по дому, и все мне говорило о том, что жил здесь одинокий, замкнутый человек, отказавшийся от семейной жизни, чтобы всегда быть готовым отправиться в путь.
На другой день произошло еще одно событие, напомнившее мне об Амундсене.
Был воскресный солнечный день. С утра я поехал на остров Бюгдой, осматривал там замечательный народный музей, где экспонируются старинные дома XI—XVII веков, свезенные из разных мест Норвегии. Когда я вернулся в гостиницу после обеда, портье вместе с ключом вручил мне записку, чтобы я позвонил по указанному телефону в город Тромсё генералу Нобиле.
Я знал, что Умберто Нобиле сооружает в этом северном норвежском городе памятник и сегодня там открытие этого памятника.
Когда меня соединили с Тромсё, приятный женский голос на русском языке сказал примерно следующее:
