Залевский, с головой уйдя в работу, сумел организовать людей и создать постоянно действующий аэродром. Стеснительный в поведении, обязательный в своих обещаниях, Адам Залевский уже на следующий день экипировал добровольцев, подобрал лучший экипаж на ТБ-3 (тяжелый бомбардировщик конструкции А. Н. Туполева) и, невзирая на начавшуюся пургу, сумел обеспечить безопасный взлет. Обстановка требовала риска: летчиков ждали в Китае. ТБ-3, пробив серую облачность, взял курс на Ланьчжоу.
Через несколько часов утомительного перелета наши летчики приземлились в Ланьчжоу, пересели в автобусы и пустились в новое нелегкое путешествие по бездорожью. Теперь путь лежал в город Ханькоу — временную базу советской авиации, подвижную столицу фронтового Китая.
Перед взором Антона Губенко проплывали серые угрюмые земли истощенного многолетними войнами Китая, нищенские деревни, рахитичные дети с усталыми пугливыми глазами, худыми руками, протянутыми к взрослому с просьбой о хлебе.
К вечеру, преодолев сотни километров, летчики прибыли в конечный пункт назначения.
У городских ворот советских добровольцев ждали государственные и военные руководители Китая, представители советского посольства, военный атташе полковник Жигарев; встречали в полном соответствии с протоколом, соблюдая дипломатический этикет.
После долгой официальной церемонии приветствия — витиеватых речей, двусмысленных обещаний и закамуфлированных посул, после исполнения гимнов — советские летчики попали наконец-то в могучие объятия своих коллег, прибывших несколько раньше.
Чувство Родины... Все здесь ожидали вестей: «Как там дома?» Каждому хотелось расспросить приезжего, узнать новости, получить письмо. Никто из ветеранов-добровольцев не жаловался на свою судьбу, не проявлял растерянности, уныния, каждый жил законами военного времени, интересами своей Родины, скучал, конечно, по ней, мечтал о возвращении. Но все хранили в сердце столько тепла и любви к своей стране, что, боясь быть уличенными в сентиментальности, молчали об этом, ждали своего времени на персональное внимание.
Антон Алексеевич заинтересовался пейзажем. Смотрел на высокие пирамидальные горы, на снежные вершины, укрывающие свои верхушки в дымчатых облаках, на перевал, за которым была его страна. Горы были так величественны и неприступны, что казалось, никогда не откроют они обратного пути.
Праздничный обед, устроенный в тихом красивом саду, велеречивые тосты, ответные речи затянулись до позднего вечера.
Антон устало смотрел на людей, сидящих за длинным праздничным столом, заставленным по-восточному красивой посудой, узнавал советских советников по их скромному штатскому костюму. Поражался нарядности китайских военачальников, украсивших свои мундиры многочисленными орденами, нашивками, вензелями. Речи хозяев были высокопарными, длинными, непрограммными, и очень трудно было понять, о чем они говорят. Тема войны, идеи освобождения страны от оккупантов и борьбы с нищетой, бедствием народа никем не затрагивались. Они говорили о величии древней истории и заслугах предков, превозносили департаменты, во главе которых стояли, части, которыми они командовали. Со стороны могло показаться, что эта встреча носит временный характер, что люди здесь не связаны общностью борьбы, помыслами изгнания захватчиков.
Полковник Жигарев, информированный о сложной обстановке в стране и отношениях между военной элитой и административной верхушкой, четко, с дипломатическим тактом, присущим его необычному положению, говорил о роли военных советников.
— Мы хорошо сознаем трудности борьбы. — Жигарева слушали внимательно. На него смотрели как на официального представителя правительства, излагающего его взгляды. Заявление военного атташе можно принять к сведению, можно опротестовать. — Нелегок путь, на который ступил Китай, но он ведет к национальному объединению, подъему экономики, повышению жизненного уровня народа. СССР — ваш союзник... Мы отдадим свои силы, знания подготовке ваших военных кадров для вооруженной защиты вашей страны.
Полковник Жигарев не говорил о том, что эта борьба потребует жертв, гибели людей, в том числе и наших военных специалистов, но он знал об этом.
Прием затянулся. После него летчики возвратились в одноэтажный дом-гостиницу. Пять минут для перекура, обмена впечатлениями. Душная ночь. Сменили рубашки и занялись делом. Командир авиационной группы Алексей Благовещенский сообщил, кто закреплен в каком экипаже, о боевом расчете, о действиях по боевой тревоге, об особенностях местного рельефа.
Вновь появившийся полковник Жигарев кратко информирует об обстановке. Разговор длится почти всю ночь; никакой скидки на тяжелую дорогу, на усталость первого дня и на утомительность приема. Здесь фронт.
Советские летчики приехали переучивать китайских, но если... если японцы будут бомбить аэродромы, на которых расквартированы советские пилоты, надо защищаться. Составляются учебные группы и боевые расчеты...
Приближалось утро... Выступил батальонный комиссар Андрей Рытов, он же главный штурман. Невысокий, с напряженным взглядом серых глаз под могучими бровями, он говорил о необходимости информировать о политической обстановке в стране... Его рассказ — о Чан Кай-ши.
Губенко слушает внимательно, силится запомнить фамилия, даты, и ему не сразу это удается. Он достает блокнот, карандаш, чтобы записывать выступление, но Рытов замечает ему:
— Записывать не надо, Антон, запоминай!..
Губенко хотел возразить, но никто не записывал. И он запоминает...
— После смерти Сунь Ят-сена фактическим правителем Китая стал Чан Кай-ши. Но удержаться у власти труднее, чем ее взять. Нужны дипломатия, маневры, союзники. Чану не доверяют, его сторонятся, его не признают, и он ищет выход.
Ловкий и предприимчивый, Чан Кай-ши, стремясь восстановить собственный престиж, обращается к спасительному имени первого президента народного Китая Сунь Ят-сена. Китайцы любили Сунь Ят-сена, называли его учителем. Сунь — эталон политического лидера в Китае. Раз так угодно народу, то Чан будет новым Сунем. Президенту доверяли русские, они называли его товарищем. Пусть будет так, как хотят могущественные русские, пока пусть. Чан многолик.
Сунь Вэнь, приобретя всемирную известность как политический деятель, став президентом Китая, нарекает себя именем Сунь Ят-сен. Бывший начальник военной школы Вампу Цзян Чжун-чжэн объявляет себя учеником, последователем великого учителя и отныне тоже подписывается новым именем — Чан Кай-ши. В этом, видимо, тоже есть своя историческая закономерность, а не жалкое подражательство, как пишут газеты.
