Семен Луцкий - Сочинения

И все-таки! А почему не знаю…
На склоне лет, собрав мои стихи,
Я за столом сижу и размышляю —
Какие все ж удачны иль плохи…

Тяжелый выбор! Ведь меж этих строчек
Кровинки сердца или боль мечты.
И, оторвавши фиговый листочек,
Я собственной стыжуся наготы.

Но Муза, спутница моя сыздетства,
Мне шепчет целомудренно о том,
Что даже скромное мое наследство
Не должен я оставить под замком.

И что мое свидетельство о веке,
В котором я участвовал и жил,
Быть может, в будущем возбудит человеке
Порыв любви и пробу новых сил…

Я вас люблю, стихи мои, до боли
И даже ненавидеть вас готов,
Когда ненужное приходит поневоле,
А для важнейшего не хватит слов…

Плоды мечты, бесплодные мечтанья,
Вас записать мой подвиг не велик,
Но я пишу, как пишут завещанье,
Я вас пишу, как пишут свой дневник.

Себя терзая в поисках ответа
И никогда не находя его…
(Да унесет спасительная Лета
Мучительное слово: «ничего»!)

А впрочем, оправдания не надо,
От одиночества спасенья нет…
Поэзия — отрава и отрада,
Но ведь не логикой живет поэт…

Не был брошен женщиной любимой,
Никого из близких не терял,
Бури, войны — проходили мимо,
Был здоров, хоть от рожденья вял.

Так. Но это просто и печально…
Стал ему весь белый свет не мил…
Может быть, и трудно жить нормально.
Может быть, он никогда не жил.

Вечерело. Он сидел без света,
Замечтавшись, Бог весть, отчего,
Скомканная старая газета
Шелестела под ногой его.

«Завтра будет интересный номер…»
И дрожала желтая рука —
«Все прочтут: Иван Иваныч помер,
Застрелился… Вспомнят чудака…

Скажут: как непостижимо это,
Жаль, ушел, а славный был такой…»
И касались пальцы пистолета,
Приучались к стали ледяной.

И уже глаза его темнели…
«Надо кончить». — И готов заряд…
А в стене у незаметной щели
Любопытствовал холодный взгляд…

«Ну, пора!» И не дрожало дуло —
Пуля в сердце. — Кончены дела.
И по телу тихому скользнула
Взгляда неотрывного игла…

…Я, свидетель, с темным искушеньем
Видевший, как просто умирать,
Я бы мог естественным движеньем
Эту волю к смерти оборвать.

Приди ко мне и ласковый, и милый,
И разгони несметную печаль.
В заветный час, когда угаснут силы,
Разочарует ветреная даль.

Я только часть земной, убогой скуки,
Зерно любви, звено меж двух миров,
Я только горсть испепеленной муки,
Осколок духа и обрывки снов.

От гордых строф об истине, о сути,
О горнем свете, о больших делах
В гробу души осталась капля мути,
Песчинки слов и суеверный страх.

Я изменил… Но вновь вернулся к лире
Опоре жизни и основе сил —
И вот брожу один в подлунном мире,
Как некогда Орфей в аду бродил.

Сгорают дни — глубокие, как ночи,
Проходят ночи — легкие, как свет…
Час от часу коварней и жесточе
Горят огни… А Эвридики нет.

Мне сегодня грустно отчего-то —
День как день, а на душе темно.
Осени сусальной позолота
Просится, нескромная, в окно.

Не уйти. И веки опускаю —
Не печалить мира Твоего.
Господи, я ничего не знаю
И не обещаю ничего.

Только праведники и безумцы,
Только мученики и творцы,
Изуверы или вольнодумцы,
Или безрассудные борцы,

Только те, которым в мире грубом
Цель дана — стихами не живут,
Я же одиноким однолюбом
В мир пришел и цепенею тут.

Я живу в неосвещенной келье,
В темной гуще девственных лесов,
И мое нелегкое веселье
Процвело отчаяньем стихов.

Качества высокого волненье
Вдохновеньем кто-то назовет.
Господи, вдохни ж успокоенье
От немилых и тугих забот.

Или ты в тумане мирозданья
Так решил — и кроток, и суров —
Чтобы мне и впрямь до окончанья
Холодеть от горестных стихов?

Мне о любви не говорить, не петь,
Но руки сжать и, уронив на руки
Пылающую голову, сидеть,
Перегорать отчаяньем разлуки.

Но мочи нет. И ты опять близка —
О сокрушающая близость эта…
Как дуновенье ветра у виска,
Прикосновенье благостного света.

Я разобью упрямую свирель,
В тебя уйду от звуков, снов и знаков.
…Моя Россия! о тебе ль
Мне петь, и говорить, и плакать?..

Мохнатые ели — монахи
Не зябнут от северной бизы —
Поверх власяницы-рубахи
На них серебристые ризы…

Могучие ветки застыли,
Как руки, поднявшись в молитве,
А ветер им шепчет о были,
А ветер поет им о битве…

Средь них прохожу, точно в храме,
Забыты сомненья и страхи…
Чу, здесь говорят с небесами
Суровые ели-монахи.