«За последнюю неделю в Союзе, по моему подсчету, произведено 98 расстрелов».
Можно ли говорить, что сведения эти дипломат получил от советских собеседников, тщательно уклонявшихся от разговоров на подобные темы, а не от своих иностранных коллег? С советскими гражданами рекомендуется разговаривать лишь о театрах и московской жизни.
Из многочисленных бесед, которые я имел в Москве с весьма осведомленными людьми, у меня создалось твердое впечатление, что Тухачевский действительно был душой заговора, имевшего целью устранение Сталина. В эти дни в иностранной колонии ходили по рукам копии письма Тухачевского к маршалу Ворошилову. Из письма этого явствовало, что Ворошилов был на стороне заговорщиков, что он должен был к ним примкнуть, но в последний момент отошел в сторону. В дипломатических кругах были убеждены, что письмо это — не апокриф, и что оно действительно до конца было написано Тухачевским.
Тухачевский не был «германским шпионом», несмотря на свою немецкую ориентацию. Преступление его носило более тяжкий характер: он осмелился стать поперек дороги Сталину.
В Москве рассказывают, как происходит заседание Политбюро. Сталин входит в зал и, не выслушав ничьего мнения, дает приказы.
— Я хочу, чтобы это было так.
Приказ Сталина — всегда гениален и критике не подлежит. Тухачевский и группа его приверженцев осмелились критиковать, проводить свою политику. Когда Сталин требует доклада по какому-нибудь вопросу, докладчик прежде всего желает выяснить, какова точка зрения на этот вопрос самого Сталина и чего он хочет. Все остальное не имеет значения. Тухачевский осмелился защищать свою собственную точку зрения — в частности, по вопросу о франко-советском пакте, и это погубило его.
Горе оппозиционерам! Их не спасет ни имя, ни заслуги перед революцией, ни ордена, ни чины. Когда советский сановник некоторое время не появляется на официальных приемах, в дипломатических кругах говорят:
— Такой-то, по-видимому, отправлен в Саратовскую губернию.
Это значит, что его уже нет в живых. Когда Сталин отправил в «Саратовскую губернию» зиновьевско-троцкистскую оппозицию, никто особенно не жалел расстрелянных, не пользовавшихся в широких слоях населения особенными симпатиями. Наоборот, многие искренне были удовлетворены, ибо в России, где все построено на умелой пропаганде и массовом психозе, все неудачи и срывы принято сейчас объяснять работой «троцкистов и зиновьевцев», — и многие в это искренне верят.
Совсем иное впечатление произвел на массы расстрел красных генералов. Все поняли, что на верхах идет отчаянная борьба за власть, ибо никто в душе не мог поверить в официальную версию «шпионажа». Нет, русской армией не командовали шпионы, говорят в Москве. Сталин воюет сейчас не с правой или левой оппозицией, не с определенной группой лиц, а со всеми теми, кто не разделяет его мнения и кто, тем самым, автоматически попадает в категорию троцкистов, шпионов и диверсантов.
Одно имя Сталина приводит людей в трепет. В Москве, с особого разрешения, мне удалось осмотреть Кремль, в чем обычно иностранному журналисту отказывают. Рядом со мной шел, все время осмотра, кремлевский офицер, человек, на которого возложена нелегкая обязанность охранять Сталина. Во время прогулки я спросил:
— А где в Кремле живет г-н Сталин?
Во всех официальных сношениях иностранцы применяют к Сталину эпитет «господина».
— Не знаю Это не знаю, — ответил смущенно кремлевский офицер. Я не ставлю прогнозов относительно исхода титанической борьбы, которую ведет сейчас Сталин со своими многочисленными и вездесущими противниками. Но в Москве нет ни одного иностранного наблюдателя, который не говорил бы мне, что Сталин во сто крат сильнее всех своих противников, вместе взятых». («Последние Новости», 08.11.1937, с. 2.)
* * *
Заговор разваливался буквально на глазах. Оставшиеся на свободе руководители уже не имели тех возможностей, что Тухачевский, Гамарник и другие, игравшие в армии первенствующую роль. Но они напрягали все свои силы, пускали в ход все виды интриг, стараясь задержать наступление врага.
Теперь тайное руководство перешло в руки тройки: наркома внешней торговли А.П. Розенгольца (чл. партии с 1905 г., арестован в октябре 1937 г.), наркома финансов СССР Г.Ф. Гринько (чл. партии с 1919 г., в 1906-1912 гг. эсер, в 1913-1917 гг. — на службе в армии; арестован на Октябрьском пленуме ЦК партии 1937 г.) и наркома земледелия СССР М.А. Чернова (чл. партии с 1920 г., в 1909-1918 гг. — меньшевик, в 1918— 1920 гг. — меньшевик-интернационалист, в 1925-1928 гг. — нарком Украины, с 1930 г. — на работе в Наркомате торговли СССР; арестован на Декабрьском пленуме ЦК партии в 1937 г.).
Это новое оппозиционное руководство чрезвычайно интересно: оно знаменует переход высшего руководства в деле заговора от старых большевиков в руки блока. В этом блоке присутствуют: один большевик, один эсер, один меньшевик. То есть, иначе говоря, в самом подпольном блоке преобладающую роль приобретают небольшевистские элементы, из тех, что были приняты в РКП в 1918 г. и позже. Значительная часть из них через свою верхушку быстро связалась с буржуазными правительствами и буржуазными партиями Западной Европы. Эти элементы ориентировались на реставрацию капитализма и прекращение неудачного «большевистского эксперимента». Только при энергичной западной поддержке могли они надеяться на успех. Но отношения с «западными партнерами» требовали все новых уступок!
Несмотря на отчаянные усилия оппозиции, серия провалов на всех уровнях быстро нарастала. Аресты верхушки, севшей затем с Бухариным на скамью подсудимых (1938), шли в такой последовательности: В.Ф. Шарангович, первый секретарь ЦК КП(б) Белоруссии — 29 июля 1937 г.; А.П. Розенгольц, нарком внешней торговли СССР (1930 — июнь 1937), затем начальник управления государственных резервов при Совнаркоме СССР (с августа 1937) — октябрь 1937 г.; Г.Ф. Гринько, нарком финансов СССР (до 17. 08. 1937) — октябрь 1937 г.; В.А. Максимов-Диковский, руководящий работник Наркомата путей сообщения — 11 декабря 1937 г.; М.А. Чернов, нарком земледелия СССР (с апреля 1934) — декабрь 1937 г.
В контексте последующих событий становится весьма интересной деятельность бывшего эсера (!) Белова, командующего Московским военным округом, а затем Белорусским военным округом (вместо Уборевича). Действительно ли он стоял в стороне от оппозиционных интриг, как стараются читателей уверить? Или бывшие эсеры сумели все-таки «протоптать к нему дорожку» и втянуть его в тайную оппозиционную деятельность? А именно в результате того, что, по утверждению следователей НКВД, он являлся одним из тайных руководителей эсеровской военной организации в РККА, он и был расстрелян по приговору суда 29 июля 1937 г.
