Ознакомительная версия.
«Дорогие юные друзья!
Меня очень порадовала ваша милая записка, в которой вы приглашаете меня купить билеты на благотворительный фестиваль клубники… сбор от которого пойдет в помощь русским студентам. Хотя я уже купил несколько билетов… вкусности, которые ожидаются на фестивале, настолько соблазнительны, а желудок у меня такой большой, что я с радостью воспользуюсь случаем и куплю еще несколько билетов, поскольку каждый билет, как я понимаю, позволит мне съесть еще одну тарелку мороженого с клубникой; кроме того, я, наверное, приведу с собой друзей, которые помогут мне оправдать стоимость билетов. Прилагаю чек, который, не сомневаюсь, ваш отец с радостью для вас обналичит. Прошу прислать мне взамен двадцать билетов».
Его любовь к людям распространялась на животных и растения. Шифф разводил у себя в имении лошадей, коров и телят; он часто приходил приласкать животных, наблюдал за тем, как они растут.
Шифф остро чувствовал красоту природы. Он был «дитя света». Красивый закат или рассвет чрезвычайно сильно действовали на него, и он готов был пройти пешком много миль, чтобы полюбоваться видом из какого-нибудь особенного места на горе или на равнине.
Его отличительной чертой была расторопность. Он всегда приходил на встречи вовремя и отвечал на все письма в день их получения. Такой же пунктуальности он требовал и от других. Ничто так не возмущало его, как когда он приходил на встречу вовремя и обнаруживал, что половина ожидавшихся гостей отсутствует. Известно было, что он, прождав десять или пятнадцать минут, уходил и отказывался подождать тех, кто позволял себе опаздывать. Он ненавидел расточительство, собирал куски оберточной бумаги и бечевки и собственными руками упаковывал в них газеты и журналы, которые собирал дома и которые ежедневно посылал в разные больницы и тюрьмы.
Он был жадным читателем, но больше всего любил серьезные книги, что соответствовало серьезности его натуры. Однако он не был лишен и чувства юмора; он любил хорошие анекдоты и сам умел их рассказывать; а при его многочисленных путешествиях и знакомствах ему, конечно, было что рассказать. Одному европейскому путешественнику, который прислал ему восторженное письмо с вершины горы Пайкс-Пик, он написал: «Очень рад узнать, что Вы достигли такого выдающегося положения, и я не сомневаюсь, что Ваше путешествие было очень интересным. Я сам поднимался на вершину Пайкс-Пик года двадцать три назад, но едва ли гора с тех пор сильно выросла».
Когда он послал другу свой фотопортрет в рамке и затем узнал, что фотография пришла к адресату изорванной, а рамка оказалась разбитой, он написал: «Видимо, кто-то меня преследует, пусть и в виде изображения!»
Пол Варбург, у которого имелось много возможностей наблюдать Шиффа, приводит любопытное описание одного способа, с помощью которого Шифф следил за своими многочисленными обязанностями: «Когда я думаю о м-ре Шиффе, прежде всего в памяти всплывает его маленькая серебряная записная книжка, которую он постоянно носил в кармане. В ней были две пластинки слоновой кости. Всякий раз, как ему приходило в голову какое-нибудь дело, рука его тут же ныряла в жилетный карман, оттуда извлекались пластинки слоновой кости, и он быстро записывал на них несколько слов для памяти. Сделав то или иное дело, он зачеркивал его. К вечеру обе пластинки оказывались исписанными сверху донизу. Прежде чем лечь спать, он добросовестно просматривал свои записи, проверяя, все ли сделано, а затем записи стирались и пластинки откладывались на следующий день.
Я приписываю успех м-ра Шиффа в немалой степени этой его серебряной записной книжечке. Более систематического человека, чем он, я не встречал. Запись позволяла ему одновременно выкинуть дело из головы и в то же время заботиться о том, чтобы все было исполнено. Он проявлял внимание к самым разным вещам и ко всем подходил с одинаковой степенью добросовестности. В записях на его пластинках отражались и деловые мысли величайшей важности, и самые обычные, повседневные вещи. Многие тысячи забот, которые м-р Шифф проявлял к людям, возвышенных и земных, записывались заранее, и он переходил к ним в течение дня. Остается лишь восхищаться тем, как он находил время для таких мелочей наряду с крупными делами. Именно поэтому знаки его личной доброты и внимания оказывались гораздо более трогательными и внушительными. Уверен, что количество подарков, которые он дарил, не только в виде чеков, но и в форме самых разных вещей, которые он выбирал лично, значительно превышают тысячу в год. Но больше всего впечатляла меня та добросовестность, с какой он навещал разных знакомых, особенно тех, кто находился в стесненных обстоятельствах. Он ни разу не упускал случая выразить свое сочувствие – как по радостным, так и по печальным поводам.
Как в бизнесе он заботился одновременно о делах больших и малых, он весьма щедро тратил крупные суммы, но в то же время пунктуально следил даже за мелкими расходами и испытывал настоящий ужас перед расточительством. Он очень возмущался, когда узнавал, что деньги были потрачены впустую, а когда м-р Шифф возмущался, он умел выразиться четко и недвусмысленно. Людям, которые становились объектами его критики, приходилось нелегко; они очень старались, чтобы такого больше не повторялось. В этом отношении он был прекрасным воспитателем. Он был необычайно дисциплинирован, не только по отношению к самому себе, но также и к тем, кто работал с ним во многих областях, где он проявлял себя. Однажды мистер Шифф признался мне, что он по натуре лентяй. Я так и не понял, в самом ли деле он так считал, но если так, его сила воли, а также высокие и жесткие стандарты, которые он создал для себя в самом начале своего жизненного пути, помогли ему окончательно побороть зачатки лени…
Он был одним из самых работящих людей в фирме и никогда не давал понять своим сотрудникам, что он богач, который предоставляет трудную работу другим, если ему выпадало восполнять какую-то необходимость».
Шифф отказался присутствовать на занятиях религиозной школы в воскресенье, сообщив, что воскресенья он всегда проводит в «Доме Монтефиоре»; что домой он возвращается около двух часов и что в тот вечер он согласился быть судьей на студенческих дебатах и потому приберег остаток дня для себя.
Последние двадцать лет жизни он питался умеренно, даже скудно. Живя в Нью-Йорке, он много ходил пешком; он всегда шел пешком от своего дома на Семьдесят восьмой улице до Пятьдесят девятой улицы, где находилась его контора. Дорога занимала около мили. Иногда он доходил до Четырнадцатой улицы, проходя почти три мили, прежде чем сесть в подземку и ехать на работу. Ничто не могло заставить его поехать на работу в автомобиле. В своем загородном поместье он каждый день ездил на велосипеде – даже после того, как отпраздновал семидесятилетие. В Бар-Харборе Шифф вплоть до 1919 г. совершал долгие прогулки, в том числе в горы.
Ознакомительная версия.
