Он протягивает к ней руку. Она по-прежнему прижимает к животу подушку, но кладет ноги ему на колени.
Артур все говорит и говорит. Говорит, что в первую очередь ему надо было выписать людей. Изувеченных стариков-наездников, ни на что уже не годных и живущих в заброшенных серебряных шахтах, выпрашивающих голливудские журналы с голливудскими киношными ковбоями на обложке и не желающих признавать, что настоящими-то были именно они; трудяг с ранчо, пытающихся найти место в модернизирующемся мире и отказывающихся работать за зарплату – только за жалованье; свежих, шестинедельных разведенцах, приезжающих незнамо зачем и проживающих жизнь в ожидании чего-то лучшего, что должно быть где-то рядом, за углом. Люди отчаянно пытались встроиться в это место, но обнаруживали, что еще больше отчуждаются.
– Немножко похоже на Голливуд, – говорит она.
– Немножко.
Она знает – он ведет к чему-то, и надеется, что он промолчит об операции. В конце концов, вряд ли это можно назвать выкидышем, поскольку у нее почти сразу же диагностировали трубочную внематочную беременность. С тех пор она не сказала ему об этом ни слова, а он, должно быть, когда чувствует, что она думает об этом, отводит глаза. Большую часть времени он проводит у себя в студии, а когда выходит, они говорят о пустяках, держатся на поверхности, как будто так может продолжаться вечно. Такая вот правильная пара Иисусов.
Артур говорит, что переделывает «Неприкаянных» в сценарий и при этом держит в уме ее. После того как рассказ напечатали в «Esquire», уже несколько человек сказали ему, что видят Мэрилин в роли Розлин. Ее это вполне устраивает. Идеальная роль, чтобы освободиться от навязанного ей типажа, продемонстрировать внутренний мир и сломать образ легкомысленной блондинки, в котором люди хотели бы видеть ее и дальше.
И потом, позже, думая о том вечере, она не вспомнит ни искренности, звучавшей в его голосе, слегка дрожавшем, будто он делал некий подарок, в котором и сам не был уверен, ни напряжения в шейных мышцах, выдававших то усилие, которого ему стоило не отвернуться. Зато она вспомнит паука в углу стены, напротив которой они сидели, как они одновременно заметили движение; вспомнит, как Артур достал салфетку из коробки на краю стола, как ее ноги соскользнули на пол, когда он поднялся, как он подошел к углу, привстал на цыпочках и накрыл паука смятой салфеткой, как собрался было раздавить его, но вместо этого взял и остановился в нерешительности посредине комнаты, глядя на нее, и не зная, что делать с этим пауком…
Октябрь 1959-го: отель «Beverly Hills», Лос-Анджелес
Она нервничает в ожидании Артура: когда же он вернется и что скажет? Удалось ли убедить его согласиться на роль? Они остановились в отеле на побережье, и она целый день не выходит из гостиной, ограничившись одной таблеткой, от которой никакой пользы. Артур открывает, наконец, дверь и входит. «Расскажи мне все!» – говорит она. Нет, не говорит – требует. Она хочет знать, что же сказал Кларк Гейбл. Согласился ли сняться в картине? После того как на фильм подписался Хьюстон, Артура вызвали в Лос-Анджелес – чтобы он попытался договориться с Гейблом. Она расхаживает по комнате. Берется за шторы. От света сразу начинает болеть голова. Она в последний раз смотрит в сторону океана – всю жизнь наблюдала за этими волнами, сначала откатывающимися, а потом с ревом возвращающимися. Но до берега далеко, почти восемь миль, и он не может принести ни покоя, ни смягчения боли. Она с неожиданной силой задергивает шторы.
Артур говорит, что все прошло хорошо.
– Вообще-то даже лучше, чем хорошо.
Она говорит, что по его лицу этого не скажешь.
– Съемочная площадка. Никак не могу к ней привыкнуть.
– Но он согласился?
– Пришлось убеждать.
– Так он согласился?
– Сказал, что думал, это будет вестерн, но потом понял, что нет, не вестерн. Сказал, что так и не уразумел, как это все понимать.
– Что ты ему сказал?
– Не знал, что сказать. Как будто онемел. Только смотрел на него и думал, что вот этот парень – Гэй Лэнгленд, и как же мне объяснить ему это, независимо от того, вестерн это или нет.
Она садится на диван, потом вскакивает. Ей не терпится узнать, чем же все кончилось.
– Я сказал ему, что это как бы восточный вестерн, и он вроде как усмехнулся, а я еще больше разволновался. Сказал, что это не про хороших и плохих парней, и не про зло, что есть в хороших парнях, что это только жанровые условности, а наша история – экзистенциальная, она про то, как так называемая бессмысленность жизни приводит нас туда, где мы все и оказываемся в конце. Сказать по правде, Мэрилин в какой-то момент даже пришлось остановиться, потому что я уже и сам не совсем понимал, о чем толкую.
Приподнявшись на цыпочках, она кладет руки ему на плечи. Приникает к нему, сжимая пальцы. Живот напрягается. Она заставляет себя говорить медленно, сдержанно:
– Артур, бога ради, он согласился?
Он смотрит на нее почти виновато, как будто его только что отчитали.
– Да. Сказал, что он это сделает.
Она радостно взвизгивает, и это настоящая радость – забытое, почти незнакомое чувство. Сердце колотится, она танцует на месте, и улыбка у нее получается такая широкая и неуклюжая, что слезам не остается места.
– Обожаю Гейбла. – Она обнимает мужа. – Мне было лет, наверно, десять, когда я в первый раз увидела его в «Сан-Франциско», а потом, через несколько лет, он просто очаровал меня «Унесенными ветром». Я всю жизнь перед ним преклоняюсь. Он мой кумир. О таком можно только мечтать! И вот мечта сбывается!
– Я же говорил: ты этого достойна.
Она целует его в лоб и возвращается к окну. Раздвигает шторы, выглядывает, представляет, что видит берег. Видит зарождающуюся маленькую волну – накатывающую, сражающуюся с волноломами, неуступчивую. Волна подымается, вскидывает гребень, бросается вперед – и только тогда касается берега…
Конец июля 1960-го: съемочная площадка фильма «Неприкаянные», Harrah’s Club, Рино
На съемки первого эпизода с Гейблом Мэрилин прибывает в 11.45. Ее сопровождают:
1. Артур Миллер (сценарист и муж)
2. Руперт Аллан (агент)
3. Паула Страсберг (преподавательница сценического мастерства)
4. Сидней Гиларофф (стилист-парикмахер)
5. Уитни Снайдер (гример)
6. Агнес Фланаган (парикмахерша)
7. Банни Гардел (гример-косметолог)
8. Эвелин Мориарти (дублерша)
9. Ральф Робертс (массажист)
10. Мэй Рейс (секретарша)
11. Ширли Стрэм (гардеробщица)
12. Гасси Уайлер (швея)
13. Хейзел Вашингтон (служанка)
Она взволнована, но это не то волнение, которое ослабляет и зажимает, из-за которого она чувствует себя заурядной, обыкновенной – и как только такая, как она, с ее воспитанием, оказалась рядом с великим талантом? Она одна в трейлере, припаркованном на Вирджиния-стрит, перед Harrah’s Club, где будет сниматься ее первая сцена с Кларком Гейблом. Сидит, подтянув ноги к груди перед настенным кондиционером; прохладно только здесь – в конце июля в Рино жара просто зашкаливает. На прошлой неделе, как ей сказали, температура каждый день поднималась до ста градусов, вот почему стены трейлера нагрелись так, что не дотронуться, и некоторое облегчение приносит только ветерок из кондиционера.
Сцена будет несложная. Короткая. Место действия – бар в клубе, где они – Розлин и Гэй, которого играет Гейбл, а также их друзья, Изабель и Гвидо (их играют Тельма Риттер и Эли Уоллах) – встречаются в первый раз. Роль катализатора, сводящего их вместе, исполняет пес по кличке Том Дули. Заучить реплики было нетрудно. Сцена хорошая, самое то, чтобы расколоть ледок. Она нервничает из-за Гейбла, представляя, как он смотрит на нее, и спрашивает себя: кто она такая и с какой стати он играет с ней? Ей нужно подготовиться. Психологически. Перевоплотиться. Стать кем-то, кто везде на своем месте, у кого нет проблем с адаптацией.
Она пытается успокоиться, выбросить из головы тревожные мысли. Встречать ее, как будто это какое-то историческое событие, собралась вся съемочная группа. Полиции Рино пришлось потрудиться, сдерживая несколько сотен зевак, старавшихся хоть одним глазком заглянуть в казино. Пресс-корпус в составе, достойном освещать явление мирового масштаба, терпеливо ждет; репортеры сидят на корточках у стен и подпирают столбы, готовые, однако, по первому сигналу приступить к делу. Ей немножко смешно – такой переполох, а ведь это не чилийское землетрясение, не сидячая демонстрация в Гринсборо, не номинация Кеннеди, ничего подобного! Но, думает она, может быть, их присутствие здесь придает происходящему некое значение. При мысли о том, что ее выход из трейлера и сошествие на тротуар, чтобы сыграть в паре с Кларком Гейблом, действительно настолько важны, волнение возвращается, и все, что она может сделать, это сжаться еще крепче и подставить лицо под освежающую струю воздуха.
Никто не помнит, закрывался ли Harrah’s Club для публики хоть когда-то – он всегда открыт, двадцать четыре часа в сутки, триста шестьдесят пять дней в году. Но Джон Хьюстон получил от казино разрешение на три дня, посчитав, что именно столько времени может занять съемка эпизода. Теперь здесь обосновалась голливудская команда: семьдесят пять статистов, собранных, чтобы изображать посетителей, и постоянные сотрудники клуба, отрабатывающие свою почасовую зарплату; им положено заниматься обычными делами за столами и в игорных залах, стараясь при этом не выказывать разочарования из-за отсутствия обычных «чаевых». Стоящий у входа Билл Харра рассказывает всем, как он надеется, что съемки закончатся побыстрее, что из-за закрытия он теряет по 50 тысяч долларов в день. Хьюстон пообещал, что в возмещение убытков Harrah’s Club будет упомянут в фильме. День-другой съемок компенсируются потенциальным пиаром, но три дня грозят финансовым риском.
