Эдвард Радзинский - Боги и люди

И еще один старик – в мундире с золотым шитьем, в орденах и лентах – вошел в сверкающую залу.

– Фельдмаршал Миних, – шептал Иван, – и его из Сибири вернули. Двадцать лет подряд господин фельдмаршал, полуголодный, картошку там себе на пропитание сажал. А ведь какую власть имел. Вот до чего тщеславие доводит.

– Ничего, они вернулись, – захохотал Алексей. – По мне, или все – или плаха.

– О плахе для нас, видать, уже заботятся, – усмехнулся Иван. И кивнул на молодого гвардейца, танцевавшего менуэт. Танцуя, гвардеец нет-нет да и посматривал на братьев. – Адъютант императора Перфильев. Говорят, его к нам приставили, – шептал Иван.

– Ба! Да он же игрок! Уж я-то знаю, как задобрить подобных господ! – смеялся Григорий. – Теперь каждую ночь стану проигрывать ему в карты. И он будет доволен, и император спокоен: ночью мы картами заняты. Ведь по ночам у нас перевороты делаются!.. Но торопитесь, братья, иначе разорюсь!

– Ты прав. – время выступать! – сказал Алексей. – Откроют заговор – только наши головы полетят. Катька Дашкова – сестра родная полюбовницы государя, ее, конечно, помилуют. Никита Панин каждый день иное говорит, один Бог ведает – с нами он иль нет. Кириллу Разумовского его брат Алексей с плахи за уши вытянет. Сама Екатерина вообще будет ни при чем. Только наши головушки.

– Ага, – засмеялся Григорий. – Если мою первой отсекут.

– Ага, – захохотал Алексей. – Уж я, как дед, пну твою дурацкую голову!

В гвардейских казармах шла большая игра. Играли – Перфильев, Григорий Орлов, офицеры-измайловцы, когда вошел Алексей Орлов. Поманил брата. Весело поманил, будто собираясь поведать о чем-то забавном.

– Я сейчас, господа. – Григорий бросил карты, подошел к Алексею, сопровождаемый внимательным взглядом Перфильева.

Будто рассказывая о веселом и все хохоча, Алексей сказал брату:

– Капитан преображенцев Пассек утром арестован императором. Заговор раскрыт…

– Кто сообщил?

– Никто не ведает. Но откуда-то слух, что арестовали его и раскрыт заговор. Теперь эта сумасшедшая девчонка, Дашкова, носится по Петербургу с этим слухом. Она всех нас под топор подведет. Времени нет, надо действовать. Фортуна за нас: император пьянствует в Ораниенбауме, на скрипице играет. Екатерина одна в Петергофе. Осталось одно: привезти ее в Петербург и объявить императрицей.

– Слушает, – кивнул Григорий на Перфильева.

– Вижу. вернешься к столу. продолжишь игру. И напои хорошенько, чтоб бела света не видел. Я отправляюсь сей час в Петергоф – за Екатериной. На рассвете жди меня на пятой версте у Петербурга со свежими лошадьми. Ну?

– С Богом, брат, – и до встречи: во дворце иль на плахе.

– Ух, как я пну тогда, Григорьюшко, дурацкую твою голову!

Григорий возвращается к столу. Перфильев вопросительно глядит на него.

– Презабавное амурное дельце предложил мне брат. Но я, как всегда, предпочел игру, – улыбнулся Григорий.

– А я, как всегда, даму, – захохотал в дверях Алексей. – Пожелайте мне удачи с дамой. – И он весело подмигнул Перфильеву.

Старик шептал, глядя на Екатерину, парящую на потолке:

– Ах эта ночь. Тогда была белая теплая ночь 28 июня и двадцать восемь верст надо было проскакать до Петергофа – я отметил это странное сочетание цифр.

Карета, запряженная шестеркой, мчалась по дороге в Петергоф. На козлах – кучер, в карете за занавесками – Алексей Орлов. Рядом с каретой верхом скакал молодой офицер – капитан-поручик Василий Бибиков.

– Послушай, не торопись, береги лошадей, – сказал из кареты Алексей.

– Я люблю Петергоф, Алеша, – мечтательно отвечал с лошади Бибиков. – Там все: статуи, фонтаны, рощи – служат увеселению чувств.

– Береги, береги лошадей, Бибиков.

– А коли ударят тревогу, когда подъедем? – вдруг спросил Бибиков.

– Тогда – руби, Васька! – засмеялся в карете Орлов. – Мы должны захватить императрицу.

Подъехали к ограде Петергофского дворца. У ограды ни души – ни караульных, ни сторожей.

– Дворец неохраняем… странно, Алеша, – зашептал Бибиков. – Останься с лошадьми.

И Орлов выпрыгнул из кареты.

Осторожно открыл решетку главного входа. И ступил в парк.

В парке – ни души. Он крался мимо цветника к дворцу «Монплезир». И здесь ни души.

И тогда Орлов начал хохотать. Он шел по пустому парку и хохотал во все горло:

– Какой же ты болван, батенька. Не охраняется. Это она сторожей сняла, она слух пустила, что Пассек арестован за заговор, чтоб всех нас на дело поднять. А сама ни при чем. Сама будто безмятежно спит. Если заговор сорвется – объявит, что мы увезли ее силой. Ай да Катерина! Ох, врагиня!

Он подошел к «Монплезиру» – маленькому дворцу, построенному еще Петром Великим. Обошел дворец, остановился у потайной двери.

Коли я прав, потаенная дверь в ее покои будет открыта.

Толкнул – и дверь легко распахнулась.

Усмехнувшись, он вошел во дворец.

Торопливо взбежал по лестнице. Рядом со спальней Екатерины – ее уборная. И, проходя, он увидел золотое нарядное платье, разложенное на креслах.

– Ну как же. Сегодня из Ораниенбаума император ее навещает. платье приготовили. Вряд ли кого найдете здесь, батюшка император Петр Федорович.

Распахнул дверь в ее покои. Екатерина спала. От стука проснулась, открыла глаза.

– Пора вставать, – жестко сказал Орлов. – Все готово для вашего провозглашения.

– Как?.. Что?! – играя пробуждение, удивилась Екатерина.

– Пассек арестован. Остальное расскажу по дороге, не время медлить.

– Который час? – спросила она деловито.

– Шесть утра. – И добавил: – Ваше императорское величество государыня Екатерина Вторая.

Она сидела на постели – простоволосая, в сорочке.

Он посмотрел на нее. Она усмехнулась. И тогда.

Старик глядел на акварель над кроватью. Под акварелью стояла подпись: «Отъезд из Петергофа 28 июня 1762 года».

– Англичанин Кестнер акварель эту изготовил. И только для нас с тобой… чтобы помнили мы тот день…

Вот я веду тебя к карете. а этот вблизи кареты стоит – камердинер твой. В воротах твоя камер-фрау. а этот, верхом на лошади, – Васька Бибиков. А это – зеваки, рабочий люд. Не узнали они тебя, оттого шапки у них на головах.

Орлов вскочил на козлы рядом с кучером:

– С Богом!

Карета понеслась в Санкт-Петербург.

Тысячи людей – у храма Казанской Божьей Матери.

Гвардейцы теснили толпу. Екатерина в черном платье поднималась по ступеням собора, окруженная братьями Орловыми. За ними – Кирилла Разумовский, Никита Панин, гвардейские офицеры. Алексей Орлов громовым голосом провозгласил со ступеней:

– Матушка наша самодержица – императрица Екатерина Алексеевна!