время боялась их оставить.
Через два-три дня я вернулась на работу, оставив Виву с ее щенками в моей спальне, Коки с ее щенками на кухне, а других собак на улице, где они не беспокоили бы новоиспеченных матерей. За собаками присматривали члены нашей семьи, включая домработницу. Но когда я пришла домой днем, я почувствовала, что случилось что-то ужасное. В доме было абсолютно тихо. Моих детей не было дома, как это обычно бывает в это время дня; муж был в отъезде, а домработница отдыхала. Все было так, как должно быть. Так что беда произошла не у людей. Но обычно, когда мы приходили домой, собаки встречали нас.
В тот день никто не появился, вокруг была абсолютная тишина. Я поднялась по лестнице. Вива, съежившись и дрожа, сидела возле дверей моей спальни. В тишине она посмотрела на меня.
Я прислушалась и услышала стук когтей по полу. Я прошла спальню мимо Вивы. Гнездо Вивы было пусто, а Коки, выглядевшая крайне огорченной, нерешительно шла ко мне со щенком в пасти. Я попросила ее отдать его мне. Слегка наклонив голову, Коки просто положила его на пол. Затем она повернулась и вышла из комнаты. Я слышала стук ее когтей на лестнице. Она медленно спускалась к своим собственным щенкам.
Щенок не пострадал. Я посадила ее обратно в гнездо, обыскала дом и нашла остальных щенков Вивы, лежавших мертвыми в разных местах, куда Коки носила их и душила. Трое уже остыли, а двое были еще мягкими и довольно теплыми. Получается, Коки убивала их в течение долгого времени, возможно, больше часа. Причем она убивала их, встряхивая, потому что крови не было видно. Снаружи другие собаки сбились в кучу и смотрели на нас через стеклянную дверь. Думаю, они поняли, что произошло, и, должно быть, видели по крайней мере одно убийство – один труп лежал в пределах их видимости. Я ожидала, что убийство сильно взбудоражит собак, но вместо этого они казались очень подавленными. Храбрый маленький Бинго стоял неподвижно на пороге, направив на меня выпученные глаза и приплюснутые уши. Даже его хвост был уныло раскручен.
Так мы все стояли и смотрели друг на друга через стекло. Я пыталась понять то, что собаки уже знали. Да, с собачьей точки зрения эти убийства были неизбежны. Так и было. Если собаки видели себя группой, то группа может вырастить только один помет и двух пометов быть не может. Коки была собакой с более высоким статусом, а Вива – собакой с низким статусом. Щенки Коки имели право на жизнь, а щенки Вивы – нет. Коки сделала то, что должна была сделать, и другие собаки знали об этом. Даже Вива знала это, что объясняло ее отчужденность по отношению к щенкам. Она могла бы сразиться с Коки; в другое время и в других ситуациях она даже побеждала Коки. Но в тот день Вива тихонько стояла в стороне, как будто и сама считала, что ее щенки не имели права жить.
Наверное, более трогательными, более интересными, чем чувства Вивы, были чувства Коки. Ее нервозность и подавленное возбуждение говорили о ее нежелании убивать щенков – в конце концов, собаки, как и мы, инстинктивно распознают младенчество, а это распознавание высвобождает у собак заботливое поведение, как и у людей. Следовательно, взять ребенка и убить его, не в гневе или отчаянии, а из убежденности в том, что поступаешь правильно, практически невозможно ни для собаки, ни для человека. И все же Коки это удалось. Ее шерсть была взлохмаченной, когда я впервые увидела, как она держит щенка. Я думаю, шерсть встала дыбом под воздействием адреналина. Когда я попросила ее отдать мне щенка, она отдала его с видимым облегчением, как будто очень не хотела причинять ему вред. Она положила его, вместо того чтобы просто открыть пасть и выронить. Я пришла очень вовремя.
Глядя на неподвижные тела щенков бедной Вивы, я не могла не думать о племенах охотников-собирателей, бушменах племени джува из пустыни Калахари на юге Африки, среди которых я жила в молодости. Это племя кормилось и одевалось исключительно в саванне. Они жили очень далеко от так называемой цивилизации, почти не контактируя ни с кем, кроме своих. Иногда, в редких случаях, женщина этого племени рожала младенца, которого невозможно было выкормить, младенца, который конкурировал со старшим братом или сестрой, еще слишком маленьким, чтобы оставить грудь. Тогда матери приходилось заставлять себя совершить детоубийство. Бесспорно, это было ужасно, но альтернатива была еще хуже – недоедание и смерть не только новорожденного, но и чуть подросшего малыша.
Вместо того чтобы потерять обоих детей, мать убивала новорожденного при рождении почти так же, как это сделала Коки. Потом я увидела, насколько монолитна волчья стая, где каждый волк – ее незаменимая часть. Как части тела, они функционируют вместе, составляя единое целое. Жизнь – только для смелых, по крайней мере, для тех, кто живет по-старому, по старым правилам.
* * *
Выжившего щенка наша дочь назвала Фатимой в честь любимой учительницы. Вива очень неохотно заботилась об этом щенке, даже отказывалась ложиться к ней в гнездо. Однако у Мэри таких страхов не было. Мэри подошла к гнезду, схватила щенка, потащила его в комнату моей дочери, вскочила на кровать, сунула маленькую Фатиму себе в пах и вся сжалась. Там они и остались. Мы с дочерью достали искусственное сучье молоко, и началось воспитание Фатимы. Фатима теперь была в полной безопасности; Мэри всегда была настороже и охотно демонстрировала зубы любой собаке, рискнувшей войти в комнату. Впрочем, к Коки она относилась в целом хорошо. Коки оставалась со своими щенками, но без энтузиазма. На следующий день мне довелось увидеть один сосок в венчике мокрого меха, прилипшего к животу Мэри. Маленькая Фатима была на грудном вскармливании! На третий день я была в шоке, увидев два влажных соска и каплю молока. Чудесным образом у Мэри появилось молоко!
Является ли усыновление естественным для собак? Похоже, что да – в той же мере, как это естественно для людей. Оба вида побуждаются к этому внутренними силами, и по-настоящему этого механизма никто не понимает. К сожалению, когда собака или человек кормят грудью без беременности, они редко, если вообще когда-либо,
