Ознакомительная версия.
Среди нас были и «жирные дети» номенклатурных родителей со сводом собственных правил и хмелем престижа в крови, нацеленные на карьеру, способные двигаться по головам и пробиваться сквозь асфальт. Встречались и откровенные авантюристы, яркие имитаторы, соискатели высоких должностей и громких званий, которых называли в народе «профессорами кислых щей», которые ни перед чем не останавливались и тяготели к сфере международного сотрудничества и космонавтам.
Их звёздное время связано с временем перестройки, с эпохой игры без правил, езды по пешеходным тротуарам и финансовых пирамид. Со дна поднялась человеческая муть, сдерживаемая до этого. Бутафорские прежде службы сделались необходимыми. Возникли новые чиновничьи надстройки. Появился Главкосмос. Разруха коснулась Байконура. Пришли в негодность уникальные циклопические сооружения лунной ракеты Н-1, в запустении оказались цеха «Бурана».
Жизнь свела с меня тогда с Гогом и Магогом, современными Лисой Алисой и котом Базилио. Они пленили сотрудничавшего с нами французского энтузиаста и тогдашнего директора программ Лабарта предложениями выгоды. Для них, поставивших всё на кон, не было сомнений. Зачем сложности? Добиться цели любыми способами – вот их девиз. Злодеи чаще выигрывают не только в бразильских сериалах. Они не гнушаются выбором средств. Они проигрывают в эпохальном, в контексте времени, в конце концов, но на коротком отрезке времени выигрывает тактика. «Вперёд. Тот кто не с нами – тот против нас. Слава крысиному упорству!»
Мстислав Всеволодович Келдыш – «Главный теоретик космонавтики» был нашим соседом по комнате в НИИ-1.
После защиты Легостаева собрались на речном вокзале в Химках в ресторане «Волга». Вcеволод Иванов и Юрий Спаржин.
Остроумию Спаржина не было границ. На балконе «Волги».
На отдельском новогоднем капустнике в фабрике-кухне, в двух шагах от проходной ОКБ.
Шестидесятые годы. Новогодний вечер. Слева направо: Леваков, Спаржин, Легостаев, Иванов, Князев, Башкин.
Наши лауреаты. Слева направо: Башкин, Легостаев, Князев, Овчинников, Раушенбах.
На память о событии. Записи участников проекта в «Молодёжном» после первой посадки «Венеры-7» на планету.
На листочках случайного блокнота писали первое, пришедшее в голову.
От ведущего конструктора межпланетных станций до смежников. Записи участников проекта.
Эти подписи украсили и эскизные проекты, и последние извещения на изменения документации автоматических межпланетных станций.
Ходили в дальние походы и, когда было некогда, в соседний Тёплый Стан, под самым боком Москвы, в место, в то время ещё не тронутое цивилизацией.
Яремча в Карпатах – удивительный медвежий уголок, подсказанный Костей Толстиковым.
В сказочных Карпатах.
Яремчанский водопад.
В Боксанском ущелье, бывшим в те далёкие дни безопасным и гостеприимным для горнолыжников.
Королёвское КБ стало для поступающих в него плавильным котлом. Разнообразные кадры переплавлялись в горниле общих работ, и общий уровень отставал от иронически-просвещенного мнения теоретиков.
В КБ практиковались многочисленные приветствия к участившимся юбилеям. В то время у многих заслуженных пионеров-ракетчиков возраст подошёл. И то, что писалось в приветствиях теоретиками с особым подтекстом, воспринималось в общей массе всерьёз. Так раз задумали написать очередное поздравление в стиле бывших в то время на слуху дацзыбао. Старались довести поздравление до приторности «масло масляное». Вроде «Дорогой наш юбиляр, светлое пресветлое солнце, свети нам также и дальше …» В итоге получилось смешно, а отзыв вышел серьезным: ребята перестарались чуть-чуть.
Теряли иногда документы. Оставляли, не сдав уходя, и даже ночью могли приехать за ними к тебе домой по адресу. Однако, особых драконовских мер не было. Прятали и выносили в местные командировки бумаги за поясом, рискуя для пользы дела и понимая, что если заметят, не поздоровится, но чаще это сходило с рук.
Мы жили в обстановке секретности, хотя всё было секретом полишинеля. Во время войны, рассказывали, вражеской разведке вменялось узнавать, есть ли в войсках маршал Жуков? Там, где Жуков, считалось, намечается наступление. И наше время стоило обзвонить по домашним телефонам ведущих ракетных специалистов, и их одновременное отсутствие указывало на ожидаемый запуск. Так уже с некоторых пор пошло. Все они перед пуском собирались на полигоне. Так тогда называли у нас в то время космодром, а ещё ТП – технической позицией.
Препоны секретности ограничивали входы и выходы королёвского КБ, хотя их на страже стояли пенсионерки или молодые девушки, вооруженные старомодными наганами.
Мир репрессий нас не касался. Мы просто с ним сосуществовали рядом, в соседней среде. В восьмом классе школьный завуч Анатолий Погнерыбко, преподававший у нас в школе географию, попенял мне. Тогда я принёс что-то завёрнутое в газету со снимком ударников. Погнерыбко был человеком нормальным, и он всё-таки сказал, что, мол, не годится так обходиться с ударниками. На что я бойко ответил: мол, лес рубят, щепки летят. А он взглянул на меня укоризненным взглядом бывалого человека, и это запомнилось. Совсем нетрудно было в те времена загреметь в отдалённые места по поводу щепок и ударников.
В разговорах мы были осторожны и жили со «стронцием в костях». Это было общим правилом. В своей среде мы не опасались, но следили за тем, чтобы в неё не затесался посторонний. Стукачи, наверное, были в КБ, не могли не быть, но было уже совсем иное время. Прошла эра доносительства. В отделе Раушенбаха для них создавалась невыносимая атмосфера. Считали здесь, как повторял в моём детстве мой отец, «доносчику первый кнут и первая палка».
С людьми из так называемых органов пришлось нам сосуществовать в силу необходимости. Мы с ними не конфликтовали, понимая, что у них просто особая работа, и даже в организме есть охранные иммунные системы. Мы понимали их, а они нас не провоцировали. Существовали правила ведения секретных документов: прошитые прошнурованные тетради, порядок их получения и сдачи, опечатываемый портфель. Но к этому нас приучали с пелёнок, с института, и стало привычкой заданного ведения дел.
Ознакомительная версия.
