промедления извлекли Остапа Вишню из лагеря - он как раз лежал в то время с тяжелым приступом язвы двенадцатиперстной кишки - и срочно отправили в Киев. Постарались в экстренном порядке привести его в приличный вид и усадили в редакторское кресло журнала «Перец».
Сфотографировали его крупным планом и фотографию поместили в очередном номере журнала вместе с фельетоном самого Остапа под заголовком «Как большевики мучают Вишню». В фельетоне Павел Михайлович отрицал все что сочинили о нем «антисоветские клеветники», и утверждал, что, если и был в лагере, то только в пионерском, в гостях у украинских ребятишек. Впрочем, вся эта белиберда написана была блестяще, с истмнным юмором Остапа Вишни.
Спасибо посрамленным «клеветникам» за чудесное спасение очень хорошего человека.
В Ухте шло строительство. Заключенные возводили будущий город. Потом, уже в Москве, на продленном киносеансе я видела фильм, который был так тщательно и так добросовестно снят, что просто нельзя било усомниться в его правдивости. Назывался он «Как комсомольцы строили Ухту».
Вот уж действительно «туфта».
На самом деле было так.
Один из прорабов строительства Коля Вершинин учился на строительном факультете МВТУ, когда я была студенткой химфака.
Мы были знакомы. Красивый юноша, заядлый танцор. Наши девушки с удовольствием танцевали с ним на студенческих вечерах.
И вот я увидела его на 1-м ОЛП. Его едва можно было узнать. Погасшие глаза, высохшие руки, безжизненно повисшие вдоль тела. Во время допросов его пытали на дыбе, заставляя сознаться в несовершенных им преступлениях. Он показал, что с группой таких же преступников взорвал мост на какой-то реке. Конечно же, не было никакой реки, никакого моста. За диверсию Вершинин получил 15 лет.
Его сыновья близнецы из десятого класса ушли добровольцами на фронт и оба погибли. Дети отдали жизнь за родину, а отец седой, с выкрученными на дыбе руками - отбывает срок как диверсант.
Были в лагере «отказчики» на религиозной почве. Они твердо держались своих принципов, отказывались работать в церковные праздники, соблюдали посты. Это были настоящие мученики веры, многие из них умирали от истошения. Их не брали в больницу, и они валялись в бараках на нарах. Заключенные сочувствовали им, старались поддержать. Но чем могли мочь они, сами голодные, истощенные?
Умерших голыми складывали на телегу, вывозили в тайгу и там сбрасывали, даже не закапывая.
По северным лагерям было рассеяно много актеров. В нашем бараке жили две балерины. Одна из них, Нора Радунская, красивая молодая женщина, получила срок по бытовой статье. По доносу ее обвинили в том, что она якобы купила что-то у иностранной актрисы, приехавшей на гастроли в Москву, да еще заходила к ней в гостиницу.
Вина другой балерины, совсем девочки, Наташи Пушиной состояла в том, что она была дочерью сотрудника КВЖД в Харбине. Как правило, вернувшихся из Харбина в СССР брали целыми семьями. Наташа получила по ОСО 8 лет (ПШ, подозрение в шпионаже). Срок отбывала и певица Сара Кравец, довольно популярная в Москве в предвоенные годы. На нее донесли, что за столом в гостях она пообещала вырвать легкие у Берии.
Были здесь и другие деятели культуры, в том числе и очень известные: актер Михаил Названов, музыкант Борис Крейн.
Актеры, певцы, музыканты жили в лагере немногим лучше остальных, хотя и имели некоторые привилегии. Но какие прекрасные концерты и спектакли они устраивали!
Жизнь продолжалась даже на ОЛП.
Жизнь продолжалась, люди встречались, находили друг друга, любили друг друга.
Однако любовные связи жесточайшим образом пресекались. Когда такое обнаружива лось, либо его, либо ее отсылали в этап, часто на штрафной лагпункт. Но никакие карательные меры людей не могли остановить.
Чтобы избежать этапа, женщины нередко впрыскивали себе под кожу (ртом через соломинку) керосин. Удобнее всего впрыскивать в грудь или в ногу повыше колена.
Как правило, это приводило к флегмоне, поднималась температура и удавалось избежать очередного этапа. Но бывало, что от флегмон и последующего заражения крови и погибали.
Тяжелей всего заключенные переносили долгие северные зимы. Истощенные, переутомленные, ослабленные люди страдали еще и от светового голодания. Особенно возрастала смертность в лагере ближе к весне. Это время называли там «ассенизационным», оно уносило всех слабосильных, неспособных к лагерному труду. Лагерное начальство и не помышляло об их спасении: от балласта выгоднее избавиться.
И вот в одну из таких зим, в первую зиму войны, со мной в столовой, когда я сидела над миской горячей баланды, случился глубокий обморок. Меня отнесли в медпункт, где врач, как потом мне рассказывали, тщетно пытался привести меня в чувство какими-то уколами. В обморочном состоянии я очутилась на Ветлосяне. Тамошние врачи констатировали летаргический сон, только через двое с половиной суток ко мне вернулось сознание.
Однажды произошло событие, которое вызвало интерес всех обитателей ОЛП. Специальным этапом к нам был доставлен красивый грузин средних лет, одетый в зеленую шелковую телогрейку. Видно было, что он на особом положении - его поместили не в барак, а в отдельную кабинку при мужском бараке. Все были заинтригованы, пошли разные слухи.
Оказалось, что это родной брат первой жены Сталина Александр Сванидзе (партийная кличка Алеша) крупный государственный деятель, член партии с 1903 года, представитель СССР в Лиге Наций, ученый-ориенталист.
Должно быть, лагерные власти немного побаивались одного из членов семьи Сталина: вдруг курс изменится тогда и спросят, как осмелились смешать такого человека с серой массой заключенных. Так что на общие работы Сванидзе не посылали.
Он назвался финансистом (очевидно, имея в виду свою работу в Госбанке СССР), а раз финансист - то в финчасть ОЛП, работа в зоне. Но тут возникло непреодолимое препятствие : оказалось, что этот финансист государственного масштаба не умеет считать не только на арифмометре, но даже и на счетах. Тогда его сделали помощником каптера. Такую большую должность исполнял профессор Сванидзе в Ухт-Ижемлаге.
Единственный человек, с которым он общался на ОЛП, была я. Когда он узнал, что в женском бараке находится жена Семена Борисовича Жуковского, он пришел познакомиться со мной, чем поразил обитателей барака. Он рассказал мне, когда и где встречался с моим мужем, не стал скрывать, что его уже нет в живых, ибо формула «10 лет без права переписки» могла означать только одно. Дружба с Алешей Сванидзе немало подняла меня в глазах начальства и моих соседок по бараку.
Потом я встретилась с
