В любом случае (и в этом следует отдавать себе отчет), несчастный Равальяк, может, и считавший себя благородным орудием Провидения, на самом деле был лишь жалкой игрушкой в руках гнусных махинаторов. Это тем более верно, что никто еще не отменял и такой прописной истины, что людьми легче управлять, воздействуя на их пороки и слабости, чем взывая к их добродетели.
Глава Х
Регентство Марии Медичи
Все сошлись в том, что регентство королевы – самое верное средство спасения будущего короля и королевства87.
Кардинал де Ришелье
После убийства Генриха IV на престол под именем Людовик XIII вступил его старший сын Луи. Однако мальчику едва исполнилось девять, а посему фактической правительницей должна была стать его мать, Мария Медичи.
По французским законам одной коронации, которой так добивалась Мария, для оформления регентства было недостаточно – требовалось соответствующее решение парламента (не представительного органа, а судебной палаты, надзирающей за соблюдением законодательства), но тридцатипятилетнюю вдову это не беспокоило, поскольку в парламенте огромным влиянием пользовался ее сторонник, пятидесятишестилетний герцог д’Эпернон. Полное имя этого человека – Жан-Луи де Ногаре, сеньор де Ла Валетт и де Шомон герцог д’Эпернон.
Как бы там ни было, в день, когда проходило специальное заседание, посвященное «ее вопросу», Мария с самого утра не находила себе места. Наконец, ближе к обеду, герцог появился во дворце. По его довольному лицу она поняла, что все прошло именно так, как ей и хотелось. Герцог зачитал следующий документ:
«В связи с тем, что король умер в результате жестокого и бесчеловечного покушения на свою священную персону стало необходимым для государства, чтобы управление в нем осуществлялось королевой, его вдовой, вплоть до достижения совершеннолетия ее сына, наследника королевства. […] Мать нового короля провозглашается регентшей Франции, и она будет руководить всеми делами королевства вплоть до вхождения ее сына-короля в соответствующий возраст, имея для этого все прерогативы, всю полноту власти и ответственности»88.
Темпераментная флорентийка готова была расцеловать д’Эпернона, но вовремя сдержала свой порыв – придворные могли растолковать его неправильно. Единственное, что она позволила себе, – счастливую улыбку. Теперь ее могущество было официально подтверждено и закреплено законодательно. Она достигла вершины власти, и перед ней открывались огромные возможности. Отныне она единоличная правительница Франции, и так будет, пока ее сын не достигнет совершеннолетия!
Как ни странно, перспектива управления такой огромной страной не пугала самоуверенную женщину. Ее покойный муж иногда посвящал ее в свои (читай – государственные) дела, и она не раз присутствовала на заседаниях Государственного совета. Положа руку на сердце, она мало что понимала из того, что там говорилось, но сочла, что быстро приобретет нужный опыт. Правда, мысль о том, что опыт обычно приобретается ценой ошибок, а в управлении государством ошибки порой оплачиваются кровью, ей не приходила в голову.
Французский драматург Пьер Декурсель, родившийся через два с половиной века после описываемых событий, говорил, что власть – это плащ, который всегда слишком широк на чужих плечах и слишком тесен на своих собственных. Более того, власть – это большая обуза, и нет ничего опаснее власти в неумелых руках.
Очень скоро Мария осознает это, а пока… А пока она вдруг обнаружила, что Францией правит не только она. А вернее – совсем не она. С одной стороны, существовал специально учрежденный Регентский совет, состоявший из герцогов д’Эпернона, де Гиза и де Майенна, а эти люди не спешили отдать ей в руки бразды правления. С другой, она по-прежнему испытывала сильнейшее давление со стороны алчной пары – Кончино Кончини и его жены Леоноры Галигаи.
После смерти Генриха IV Кончино Кончини сумел выманить у Марии баснословную сумму – восемь миллионов экю (эти деньги годами собирал в казну герцог де Сюлли, в правление Генриха занимавший пост сюринтенданта – министра финансов). Кончини немедленно купил себе Анкрский маркизат в Пикардии. Затем, став маркизом д’Анкром, он добился назначения суперинтендантом (управляющим) королевского дома, губернатором нескольких городов и, наконец, получил звание маршала Франции, хотя в своей жизни и шпаги-то в руках не держал!
Осознав свое «величие», фаворит, тем не менее, стал бояться за свою жизнь: теперь он никогда не выходил из дворца один – повсюду его сопровождала свита из обедневших дворян, которым он платил жалованье в размере тысячи ливров89 в год; своих телохранителей он презрительно называл «продажными олухами».
Мудрый де Сюлли впал в немилость и был снят со всех должностей. Трудно сказать, чье это было решение – Марии Медичи, которой не нравились его заносчивость и самоуверенность, или ее «советчиков». Теперь финансами стали управлять три человека, хотя, как показывает опыт, три головы не всегда лучше, чем одна. Высокий пост разделили Пьер де Жаннен, Шарль де Шатонёф и Франсуа-Огюст де Ту. В правительство также вошли Николя Брюлар де Сийери и Николя де Вильруа. Вне всякого сомнения, это были люди, весьма искушенные в политике, и Мария очень скоро поняла, что власть все более ускользает из ее рук – хотя бы потому, что она перестала понимать, что вокруг происходит. Лувр всегда был средоточием интриг, и разобраться, кто кому приходился другом, а кто – врагом, было действительно трудно. По словам герцога де Кастри, «Вильруа, Сийери и Жаннен вели себя так мудро, что можно было подумать, будто они являются хозяевами ситуации»90. Но, увы, они заблуждались. Герцог Савойский гнул свою линию: он вдруг решил завладеть Женевой. Гугеноты на юге, возглавляемые герцогом Буйонским, все громче заявляли о себе. Герцоги д’Эпернон и де Гиз плели интриги в Париже. Принца де Конде переполняли амбиции. (Вы еще не забыли о том, что он в свое время был наследником?)
Принц стал заклятым врагом регентши. При каждом удобном случае он осуждал ее правительство и едва ли не в открытую намекал на возможность низвержения не только самой Марии, но и малолетнего короля Людовика XIII. Для этого он намеревался объявить брак Марии Медичи с теперь уже покойным Генрихом IV недействительным, а ее сына – незаконным.
Ссора произошла при следующих обстоятельствах. Однажды принц де Конде вызвал на поединок некоего дворянина. Мария, узнав об этом, запретила дуэль. Тем не менее принц подговорил своих слуг и те избили его обидчика. Королева-мать поручила парламенту расследовать это дело, и принц де Конде был вызван в суд.
