Дальше Мария Ивановна подробно рассказала, как переселенцы и здесь снова стали осваивать новые места. Им противодействовало и правительство, и соседи, которые не считали духоборов за людей.
Не индейцы, а белые убили Петра Васильевича Веригина бомбой, когда он ехал поездом в Оттаву. Сын его, также Петр, принял после отца руководство, духоборами, но вскоре умер. Были слухи, что у Петра Петровича был маленький сын, также Петруша, которого охраняли от покушений. Духоборы верили, что этот Петруша будет их вождем. После Второй мировой войны появился среди духоборов человек по фамилии Соколов, которого многие посчитали Петрушей Веригиным, скрывающим свое настоящее имя. Поэтому Соколов занял руководящее место среди духоборов. В тех же 60-х годах по Канаде путешествовал советский журналист Леон Баграмов. В городе Камсак (провинция Саскачеван) на памятнике местным жителям, погибшим на фронтах мировых войн, значатся и фамилии духоборов. Оказывается, в начале Второй мировой войны многие духоборы отказались идти в армию и были интернированы властями в специальные лагеря. А когда гитлеровцы напали на СССР в сознании духоборов произошел перелом. Молодые духоборы прямо из лагерей подали заявления и пошли добровольцами в армию, на фронт!
Баграмов побывал также в центре духоборческой общины, в поселке под названием Веригино, который был назван в честь Веригина Первого. И села дольнего запада носили названия: Плодородное, Малиновое, Крестовое… Баграмов рассказывает о жизни духоборов в селе под названием Бриллиант. Живут общиной-коммуной, по 40–50 человек в доме, едят вчетвером из одной тарелки, за столом сидят с одного края мужчины, с другого — женщины. Живут зажиточно, потому что имеют общинные элеваторы, мельницы, лесопилки, да еще консервные фабрики, которые производят варенье, считающееся лучшим в стране. Но Баграмов подчеркивает, что общину разрушают все нарастающие противоречия между богатеющей верхушкой и беднотой. То исчезнут деньги из общинной кассы, то конторщик убежит с общими деньгами. Кончилось это тем, что финансовые компании подали в суд на общину и отобрали у нее землю и имущество. Землю эту у компании выкупило правительство и стало продавать по частям отдельным общинникам. Естественно, что община в прежнем ее понимании распалась.
Все же между духоборами сохраняются связи. Существует Совет, который следит, чтобы землю не продавали пришлым. Духоборы имеют свою газету, свои русские школы, где учатся по советским учебникам. Молодежь стремится знать больше о России, а в конце XX века появилась и возможность поездок в Россию. Закономерно, что в районе Черни появились духоборы — переселенцы уже из Америки. Противоречия нашего времени, конечно, сказываются на жизни переселенцев. Но будем надеяться, что они сохранятся.
Вернемся в 1898 год.
Помощники переселенцев плывут в Европу из Нью-Йорка. Во втором классе, вполне комфортабельном. Время свободно, поэтому веселятся все не хуже индейцев, отплясывавших в факториях, только без «огненной воды». Песни русские, украинские, арии Верди вперемешку с башкирскими и туркменскими напевами перелетают на палубу первого класса.
Оттуда приносят приглашение принять участие в традиционном концерте. Уже не верхние, первоклассные, слышат поднимающиеся к ним арии и хоры, но к второклассникам, к каютам и кубрикам команды сверху несется «Садко» и напевы «Евгения Онегина». «Мистеру певцу», господину Сулержицкому устроена овация. И вероятно впоследствии «первоклассные» бизнесмены в своих офисах вспомнят русского певца. Может быть, в чьих-то дневниках, а тогда было принято вести дневники путешествий, сохранилась память о пароходных концертах. Переписка с Канадой у Сулера долго продолжается, все новости ему сообщают, хлопотать о помощи просят. Основное же дело Сулера конспирируется все тщательнее.
В России Сулер снова оседает в Крыму; водовозит между Ялтой — Мисхором, о нем говорят ялтинскими вечерами постоянные жители ее, и в домах этих жителей Сулер становится жданным гостем. В Ялте, конечно, много врачей — как в Ницце, как в Ментоне. Для России это новый курорт, излечивающий болезнь, что в просторечии называется чахоткой, по терминологии медицинской — туберкулезом. Среди врачей, пользующих больных, есть врачи, страдающие той же болезнью. Знаменит в Ялте доктор Леонид Валентинович Средин; в дом Срединых тянутся пациенты, ему поверяет свои печали Мария Николаевна Ермолова, с ним связана вся семья Чеховых. Сулера привел к Срединым Чехов. На чеховской даче Сулер, конечно, сразу стал своим для Антона Павловича и для его матушки, для прислуги, для собак и ручных журавлей. Получив письмо Сулержицкого, Чехов аккуратно приписал к инициалу «Л» имя «Лев». Так он всегда и обращался к Сулеру не «Леопольд», тем более не «Мария», но «дорогой Лев Антонович».
Поблизости обитает семья другого писателя, которому также необходим Крым. Писательство для него только началось: рассказами, стихами, странными легендами. Псевдоним писателя — Максим Горький.
Чеховы — Средины — Пешковы. По паспорту Максим Горький — нижегородский мещанин Алексей Максимович Пешков. Подолгу сидит у Срединых с новым знакомцем-водовозом — Алексей Максимович, жена его Екатерина Павловна, которой «через несколько минут казалось, что мы уже давно знакомы, так просто и легко чувствовалось с ним. Жили мы неподалеку от Срединых, и когда мы в тот вечер уходили от них, Леопольд Антонович пошел нас проводить. Он подхватил нашего маленького сынишку Максима, посадил его себе на плечи и, дойдя до нашего дома, зашел к нам. Уложив мальчика, мы засиделись до поздней ночи, слушая его рассказы… Он и заночевал у нас, а наутро, что-то напевая, помогал заваривать кофе, жарить яичницу».
Весной 1900 года, последнего года прошедшего или начала будущего века, в Ялту съехались, можно сказать, все главные писатели России (только Толстой — у себя в Ясной). Здесь, на дачах, в пансионах в книжном магазине Синани, в кафе, кондитерских, просто на скамейках вдоль набережной, встречаются, обсуждают газетно-журнальные новости Пешков-Горький, Мамин-Сибиряк, Куприн, которого почему-то называют Ку́прин, Бунин, Леонид Андреев, Сергей Скиталец, одетый «под Горького», с такими же длинными волосами, в такой же широкополой шляпе. В нынешней Москве двухтысячных годов в Художественном театре имени А. П. Чехова можно видеть картину И. И. Жилинского: ялтинская набережная, Чехов в окружении артистов, писателей, их покровителей, сидят, стоят вокруг Чехова все, кто жил в Ялте в апреле 1900 года. Среди них — Сулер.
Конечно, Сулер и Станиславский были друг другу представлены — не могли не встретиться в малом пространстве Ялты. При встрече Станиславский, обремененный всеми заботами гастролей, игравший главные чеховские роли перед самим Чеховым, в сутолоке встреч давних знакомых, новых знакомых не запомнил Сулера.
