— Совершенно оглох, ничего не слышу. Как они работают, особенно в ткацком цехе?
Прошли лесопильным отделением около плотины, заглянули в построенный в 1894 году клуб, где была открыта первая библиотека-читальня.
На следующий день мы ездили в город, посетили краеведческий музей — церковь Ильи Пророка и Иоанна Предтечи. Семен Павлович очень заинтересовался старинной живописью на стенах и архитектурой.
День стоял очень жаркий, и мы порядком устали. Были рады вернуться в парк. После отдыха попросил Семена Павловича прочитать хотя бы один рассказ «С новостями пришел», но он отказался, говоря, что плохо читает, и попросил меня. К вечеру Подъячевы заторопились на пристань. Ему хотелось застать в Нижнем какого-то приятеля. Проводили их на пароход около 12 ночи. Семен Павлович обещал приехать ко мне на будущее лето и сдержал свое слово.
Это были мои последние встречи с писателем. В 1934 году я получил из Москвы от Анатолия Семеновича, который в то время заведовал Московским Домом крестьянина, телеграмму о смерти писателя. Сын просил проводить друга в последний путь.
Гроб с покойником, обставленный цветами и венками, был установлен в здании Союза писателей, где толпился народ. Отсюда похоронная процессия — десятки открытых легковых машин — двинулась к крематорию.
Урна с прахом Семена Павловича была увезена в Обольяново и поставлена рядом с могилой его родителей.
Тяжелы были для меня проводы писателя в последний путь.
С тех пор прошло двадцать лет, а передо мной проносится вся его тяжкая жизнь.
В. Г. Короленко называл Подъячева оригинальным писателем-реалистом, большим знатоком русского народного языка, мастером рассказа из народной жизни. Таким он и был — писатель с ярким и сильным талантом, но в то же время искалеченный суровой, царской действительностью.
Горький тоже называл С. П. Подъячева правдивым и бесстрашным другом людей, вполне достойным, чтобы его читали вдумчиво и много. В своих письмах Алексей Максимович постоянно напоминал о необходимости написать биографию этого русского писателя, она интересна и очень нужна для молодежи, идущей на смену старикам.
Я с детства знал и любил стихи Кольцова, Никитина, Сурикова и с глубоким уважением, словно к какой-нибудь святыне, относился к их светлой памяти. Они были близки и понятны простому народу. В 900-х годах я узнал еще одного поэта Спиридона Дмитриевича Дрожжина, последнего из этой плеяды, талантливого певца народного горя. Потом мне стало известно, что он жив и крестьянствует в своей родной деревне Низовке, не порывая связей с литературой. Его стихи печатались в разных журналах: «Детское чтение», «Южная Россия», «Север» и др. С его стихами мне было радостней жить, потому что я знал, вместе со мной живет на земле дорогой для меня человек.
В 1915 году я прочитал вслух детям небольшую биографию Спиридона Дмитриевича. Дочь обратилась ко мне:
— А почему, папа, ты не напишешь письма дедушке Дрожжину?
И письмо было послано. В скором времени от поэта пришел сердечный, дружеский ответ с обещанием выслать свои книги, как только он побывает в Москве и достанет их в магазине. С. Дрожжин высылал маленькие, имевшиеся у него книжечки. На одной из них, называвшейся «Из мрака к свету», рукою поэта было написано:
«Детям одного «из родственных душ», в постоянном стремлении выбиться «Из мрака к свету», многоуважаемому Ивану Петровичу Малютину на добрую память от автора С. Дрожжина. Д. Низовка 25-го ноября 1916 года».
На второй книге «Четыре времени года» Дрожжин оставил автограф:
«Маленькой дочке уважаемого Ивана Петровича Малютина.
Тебе на склоне моих дней,
Как лучший дар родных полей,
На эти белые листы
Рассыпал я мои цветы,
Святую музыку речей.
Прими же их, дитя, и пой
Про радость жизни трудовой».
С этого времени началась наша переписка и дружба, продолжавшаяся до самой кончины Дрожжина. Находясь в Москве на юбилейном празднике издателя И. Д. Сытина по случаю 50-летия его деятельности, Спиридон Дмитриевич собрал свои издания, какие нашел, и прислал мне 17 книг с надписями…
В 1922 году я собрался навестить поэта в его родной деревне Низовке. Ни холодная погода, ни осенние дождевые дни не могли приостановить моей поездки с дочкой Тоней, которую Спиридон Дмитриевич считал своей «внучкой».
От Ярославля мы плыли на плохоньком пароходике «Крестьянин», доживавшем последние дни своего существования. Как настоящие туристы, мы с интересом наблюдали за всем, что встречалось на нашем пути: красивые берега, дачи, деревни. Непрерывный дождь гнал нас вниз с верхней палубы. До Рыбинска кое-как дотащились к вечеру… А от Рыбинска устроились на небольшом пассажирском пароходе «Чернышевский» в грязной каюте второго класса.
Круглое окошечко парохода почти у самой воды. Возле окна столик, по бокам каюты две койки — все грязное и холодное. Поднялся ветер, усилился дождь, и волны яростно бились о борт парохода. Ночью двинулись в путь. Дверь каюты то отворялась, то затворялась сама собой.
На столе горела маленькая восковая свечка. Было темно и неуютно, как в убогой келье. Но светлые мечты не оставляли ни на минуту. Я думал о любимом человеке, до которого с каждым километром становилось все ближе и ближе.
В Угличе пароход стоял два часа. Мы успели побывать у дворца Дмитрия Царевича.
А дальше Калязин, Кимры… Скучные маленькие города, особенно в дождливую осеннюю погоду. Наконец-то выглянуло солнышко. Вышли на верхнюю палубу посмотреть на природу и подышать свежим воздухом. Навстречу нам шел большой буксирный пароход «Дрожжин».
Я разговорился с нашим капитаном.
— Мы едем к Спиридону Дмитриевичу Дрожжину в гости, а он нам навстречу, — и указал на буксирный пароход.
Капитан сообщил:
— Несколько дней назад поэт ехал на нашем пароходе из Твери, сидел в рубке, рассказывал стихи и пел песни. Веселый старик…
Солнце уже опускалось к западу и часто пряталось за быстро бегущие осенние облака, как загудел свисток. От устья Шоши показалась лодка, плывущая навстречу пароходу, который замедлил ход. Ловкий паренек причалил к корме. Мы расстались с «Чернышевским».
Уже на берегу, паренек указал нам направление к деревне Низовке и рассказал, где находится дом дедушки Спиридона, Когда мы прошли несколько десятков метров, нам встретились бегущие с удочками мальчики. Они остановились, поклонились нам. Один из них подошел ближе.
— Вы не к дедушке ли Спиридону? — спросил он и вызвался проводить нас.
