Институтки. Воспоминания воспитанниц институтов благородных девиц - Г. И. Ржевская

⁹⁰ Капелла — католическая часовня.

⁹¹ Тороватый (тароватый) — щедрый.

⁹² Ср.: «За эти полтора года, проведенные нами в институте после реформы Ушинского, мечты и стремления институток совершенно изменились. Никто из нас не мечтал более о балах, о выездах, об эффекте, произведенном роскошью туалета и легкостью танца, — теперь все хотели работать, все мечтали о серьезных занятиях, даже девушки, совершенно обеспеченные в материальном отношении» {Титова И. [Водовозова Е.Н.] К.Д. Ушинский и В.И. Водовозов. Из воспоминаний институтки // Рус. старина. 1887. № 2. С. 485–491).

⁹³ «Манифест об отмене крепостного права» и «Положение 19 февраля 1861 г. о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости» были опубликованы в столичных газетах 5 марта 1861 г.

⁹⁴ На отмену крепостного права Ушинский откликнулся статьей «Вопрос о народных школах» (Сын Отечества. 1861. № 8), где указывал на необходимость «устройства народных школ в селах и деревнях» как на насущнейший «государственный вопрос».

⁹⁵ О необходимости преобразования женских учебных заведений в сторону их большей открытости и приближения к жизни постоянно говорилось во второй половине 1850-х— начале 1860-х гг. в многочисленных официальных записках, статьях в периодике (прежде всего в «Русском педагогическом вестнике» и «Журнале Министерства народного просвещения») и т. п. Подробнее см.: Лихачева Е. Материалы для истории женского образования в России. 1856–1880. СПб., 1901. С. 1—41. В записке одного из членов Тамбовского институтского совета от начала 1860-х гг. можно было прочесть следующее: «…при институтском воспитании не всегда имеется в виду возвысить в глазах девицы собственное ее назначение, облагородить ее стремления указанием высшего идеала, представительницей которого суждено ей сделаться, вообще расширить ту узкую сферу, в которой простая жизненная практика хочет вместить назначение женщины». Классные дамы, — указывалось в записке, — по большей части сами бывшие институтки. «Действительная жизнь с ее назначением, условиями и правилами представляется для них неизменною и не прежде, как через призму институтской рутины. Эта рутина, дополненная собственным отвлеченным положением, передается ими следующему молодому поколению. В направлении, передаваемом воспитанницам классными дамами, очень мало живительных начал; в собственном развитии и образовании немногие классные дамы идут впереди <…> остается одно формальное отправление своих обязанностей, в чем они и достигают крайностей. Анализ душевных сил воспитанницы, умение определить ее направление и вообще психическая сторона воспитания — едва ли даже бывает для них предметом серьезного рассмотрения. Напротив, особенности характера, каковы бы они ни были, тщательно изглаживаются и все подводится под один никого не беспокоящий уровень». Отношения классных дам и учителей враждебны, «как будто опасаются нравственного влияния наставника и он там (в институте) имеет лишь официальное положение. Оживленная беседа во время урока считается неприличною, и поэтому уроки идут вяло, безжизненно, с вечным опасением встретить подозрительный взгляд классной дамы. В учителе видят не наставника, а только мужчину».

О новеньких институтках автор записки писал: «Никого не занимает ее тоска по родным, новые знакомства, игры, беседы. Она стремится чем-нибудь наполнить свою душу, а со всех сторон ей слышатся замечания о приличной выдержке, которая на всяком шагу охлаждает детскую резвость. Искренность, беззаботность и детское веселие мало-помалу оставляют девочку. Рождается недоверие, привычка скрывать свои мысли и желание искать удовольствий никем не подмеченных. Отсюда непостижимое для многих стремление к уединенности, к употреблению в пищу мыла, грифелей, бумаги и т. п., тайное обожание и явное нервное расстройство». «Не привыкши делиться своими мыслями с воспитательницами и наставниками, институтка вырабатывает мало-помалу свой особенный, фантастический взгляд на жизнь, резко противоположный действительности. Домашняя семейная обстановка забывается, и взамен является новый мир, полный роскоши, блеска и населенный сказочными героями. Rêve de la fortune (грезы о богатстве — фр.) — общее последствие и неотъемлемая принадлежность институтской замкнутости. В умственном отношении она ведет к односторонности, в нравственном — к исключительности и даже эгоизму, в физическом — к раннему расстройству физических сил, в житейском — к недовольству окружающей действительностью» (цит. по: Лихачева Е. Указ. соч. С. 307, 308).

⁹⁶ Речь идет главным образом об отчете лейб-медика М.А. Маркуса, инспектора по медицинской части петербургских учреждений Ведомства императрицы Марии, представленном в 1859 г. Александру II. «В отчете Маркуса между прочим говорилось, что хотя по первому взгляду здоровье воспитанниц женских учебных заведений довольно удовлетворительно, но при более внимательном наблюдении оказывается, что между считающимися здоровыми воспитанницами есть такие, которые “одержимы болезненным расположением, свойственным женскому полу в возрасте развития”. Причину такого расположения Маркус объяснял оскудением крови и недостаточным питанием. Он допускал, что некоторые воспитанницы уже приносят с собою в заведение такое болезненное расположение, но у других оно развивается в самом заведении вследствие местоположения и устройства некоторых из них, сидячей жизни воспитанниц, недостаточного движения их на воздухе, дурного воздуха в спальнях, недостатка питательной мясной пищи. Как на причину замеченных Маркусом случаев искривления позвоночного столба у некоторых воспитанниц, он указал на продолжительное сидение в согнутом положении тела при вышивании на канве и переписывании тетрадей. Лучшим средством для укрепления сил воспитанниц Маркус признавал отпуски их на летние вакации домой, в деревню, к родителям и родственникам. “Не говоря уже о полезном во многих отношениях, — писал он, — влиянии домашнего крова, где воспитанницы свыкаются с семейною и общественною жизнью, от этого может составиться экономия, которая позволит улучшить их содержание вообще, и в особенности улучшенное питание для нуждающихся в оном”» (Лихачева Е. Указ. соч. С. 293).

⁹⁷ С конца 1850-х гг. возникло широкое движение интеллигенции за открытие воскресных народных школ, предназначенных бороться с неграмотностью. К 1862 г. насчитывалось до 300 воскресных школ, получивших официальный статус. Некоторые из них использовались преподавателями для ведения антиправительственной пропаганды. Обнаружение подобных фактов в двух петербургских школах (вследствие чего было арестовано около 50 преподавателей и учащихся и часть их предана суду) привело к временному закрытию всех воскресных школ высочайшим повелением от 9 и 10 июня 1862 г. См.: Сборник постановлений по Министерству народного просвещения. СПб., 1865. Т. 3. 1855–1864. С. 757–758. В 1864 г. они были вновь открыты при церковноприходских училищах и духовных семинариях.

⁹⁸ На бесцеремонное поведение «молодых преподавателей» как на одну из причин возникшего конфликта указывала и Л.Ф. Гиргас (см.: ГиргасЛ.Ф. Указ. соч. С. 54–56).

⁹⁹ Гиргас отмечала также недовольство классных дам намерением Ушинского свести их деятельность только к присмотру за воспитанием, а обучение предоставить преподавателям и инспектору (см.: Гиргас Л.Ф. Указ. соч. С. 50–51).

¹⁰⁰ В Смольном с дореформенного времени