перед городом, приблизились к входу в бухту Золотого Рога, там Токат, как было велено, продемонстрировал намерение войти в бухту. Появился вражеский корабль, с которого накануне метали негасимый огонь, он устремился в сторону наших судов. Я увидел, что с него что-то метнули в сторону кораблей Токата, тот предмет упал на воду перед ними.
Корабли Токата устремились к тому предмету, плававшему на поверхности воды и я видел, что их экипажи стали спешно забрасывать его песком. Корабли Токата пересекли линию, где предположительно должен был возникнуть огонь. Я увидел, что один из кораблей задымился, однако вскоре тот дым исчез, стало ясно, что возникший было на том судне пожар всё же удалось загасить с помощью песка.
Корабли Токата не должны были входить в бухту Золотого Рога, его задачей было выяснить, возможно ли загасить тот огонь с помощью песка.
Попытка Токата дала именно тот результат, которого я ожидал, все пять кораблей благополучно возвратились назад. И хотя в тот день я и не постиг тысячедвухсотлетней тайны того огня, я все же понял, каким способом я могу загасить его, я убедился, что он подобен бадкубинскому огню и поэтому его также можно тушить, засыпая песком.
Вечером того же дня, Йилдирим Баязид, узнав о моей удавшейся попытке, прислал мне свое послание, в котором писал: «О эмир, тебе удалось найти способ разрушения первой опоры престола Византии и если ты сумеешь найти способ разрушения второй его опоры, тогда вся Византия, с ее дворцами, садами, сокровищницами, золотом и драгоценностями, станет твоей».
Спустя час, после того послания, прилетел почтовый голубь, принесший весть о том, что Тугул, правитель Мегнисии, являвшейся частью Рума, поднял восстание и намерен напасть на меня во главе войска, состоявшего из представителей племен Сарухан, Сары-камыш, курдов и татар Рума.
Меня та весть не удивила, ибо правитель, пришедший на чужую землю, завоевавший ее и пленивший ее властителя, должен предвидеть возможность мятежа со стороны местных правителей. Рум был обширной страной со множеством удельных властителей и большинство из них, подобно правителям Сарухана, Сары-камыша и татар, опирались на подвластные им воинственные племена. Однако у правителя Мегнесии не было подвластного племени, тем не менее, он был достаточно могуч и его предки более двухсот лет правили на той земле.
Получив известие о мятеже правителя Мегнесии, я заподозрил Йилдирима Баязида в том, что он мог побудить его к восстанию или передать племенам повеление помочь мятежнику. Я велел привести ко мне Йилдирима Баязида и когда его привели, сказал: «Правитель Мегнесии поднял мятеж по твоему указанию, в том ему содействуют четыре племени. И я прежде, чем отправлюсь, чтобы подавить тот мятеж, велю казнить тебя». Йилдирим Баязид поклялся, что он не ведает о мятеже, поднятом правителем Мегнесии, добавив, что тот правитель поднял мятеж не затем, чтобы спасти его, Йилдирима из плена, а с целью воспользоваться обстановкой, чтобы самому сесть на престол падишаха Рума. Ибо правители Мегнесии всегда лелеяли надежду захватить тот престол, но уступали силе династии Османов (Йилдирим Баязид происходил именно из той династии), поэтому Тугул решил воспользоваться ныне сложившейся обстановкой, чтобы осуществить свою давнюю мечту — стать падишахом Рума.
Я сказал: «Если хочешь сохранить свою жизнь, сейчас же напиши правителю Мегнесии, потребуй от Тугула, чтобы распустил войско, а сам прибыл сюда. Обещай ему от моего имени, что если он распустит войско и прибудет сюда, его власть, жизнь, имущество останутся при нем. В противном случае, он будет сурово наказан».
Йилдирим Баязид при мне написал то письмо, скрепил своей печатью, и я велел отправить то письмо Тугулу.
Тугул не подчинился, вместо того, чтобы распустить войско и прибыть ко мне, он двинулся в центральные районы Рума.
Мне угрожала опасность, ибо, если Тугул захватит центральные районы Рума и Шама и станет падишахом Рума, он отрежет моему войску путь назад, в направлении Ирака и Джебеля. Поэтому, мне не оставалось ничего другого, кроме как отказаться от захвата Византии и отправиться подавлять тот мятеж, лишь после того я мог бы вновь вернуться к намерению взять двухтысячелетний город Византию.
Вместе с войском я, оставив берег моря, отправился назад по той же дороге и постарался как можно быстрее встретить войско Тугула. В первую ночь похода, когда разбив лагерь, я удалился в свой шатер для отдыха, я увидел сон, подобно которому мне не доводилось видеть.
Во сне я увидел Абдуллу Кутба, моего учителя, в детстве обучившего меня Корану, о нем я рассказывал в начале этого повествования, он подошел ко мне и я увидел, что он опечален, и я спросил его: «Почему ты опечален? Неужто потомки твои живут плохо и не получают причитающегося им содержания?» Он ответил: «О эмир, ужель возможно такое, чтобы ты назначил содержание, а кто-то осмелился не выплачивать его. Нет, мои потомки исправно получают то пособие, что ты назначил для них и живут в достатке». Я спросил: «Так отчего же ты печален?» Абдулла Кутб ответил: «Причина моей печали в том, что тебе предстоит умереть». Я ответил: «Все люди приходят в этот мир и уходят из него. Я потому выстроил себе гробницу в Самарканде, чтобы в случае смерти было где похоронить меня. Человек, подобный мне, не страшится смерти». Абдулла Кутб сказал: «О эмир, через три года тебе предстоит умереть». После этих слов я задумался, вспомнив того брахмана в Хиндустане, который предрек оставшийся срок моей жизни. Я подсчитал в уме, отняв от того срока годы, прошедшие после возвращения из Хиндустана, получалось, что мне действительно осталось жить еще три года.
Я хотел рассказать Абдулле Кутбу о том брахмане, однако мой учитель уже ушел. Затем стремительной чередой стали проходить дни и ночи, сменялись зимы и вёсны, и таким чудным образом в моем представлении ушли те оставшиеся три года. И я обнаружил, что нахожусь посреди широкой степи, в своем военном Лагере и вижу какую-то темную полосу на юге, почти у самого горизонта. Один из моих военачальников, указывая на нее пальцем, говорит: «Это великая стена, один ее конец начинается в Джабелька, другой оканчивается в стране Чин (т. е. в Китае)». Я спросил: «Это и есть Великая китайская стена?» Тот ответил: «Да, о эмир!»
Я сказал: «Как бы не была крепка эта стена, она не крепче стен Исфагана, Дели и Дамаска, я сокрушал те стены, пройду и через эту». Все еще во сне, я хотел встать, совершить намаз, вскочить на коня и отправиться в путь. Однако я
