— Пошёл! — раздалась команда инструктора. Но она не двигалась, крепко ухватившись за верхние кромки люка.
— Пошёл, пошёл! — кричал инструктор, теряя терпение.
Не могу, я боюсь! Можно я сяду? — девушка села на край и свесила ноги наружу, продолжая судорожно удерживаться руками за опоры.
— Пошёл! — снова раздалась команда.
— Нет! Нет! Не могу! — в отчаянии воскликнула девушка, но вдруг, от хорошего пинка сзади, с криком «Ма-ма!» полетела вниз и исчезла за бортом.
После такого начала стало ясно, что на землю сегодня можно попасть только через этот люк. Подойдя к нему, я закрыл глаза и, не останавливаясь, шагнул, вернее, бросился вперёд. Какой-то мощный вихрь схватил, закрутил и понёс меня в неизвестность. Сердце остановилось в бесконечно длительном ожидании чуда. Теперь только оно могло спасти меня. Неожиданно раздался хлопок, сильный рывок и… целый мир застыл в изумлении: я, живой и задыхающийся от ликования, висел высоко над белоснежной землёй, такой теперь родной и прекрасной.
Мои товарищи успешно осваивали программу, а значит, и новые высоты, а вот у меня не получалось. Мысленно я летал много раз и прекрасно знал, как нужно действовать рулями. Но стоило сесть кабину, замереть в ожидании старта, и напряжённое оцепенение не отпускало меня в течение тех коротких секунд, пока длилась пробежка с небольшим отрывом. Какой-то момент планер находился без управления и, естественно, отклонялся от необходимой траектории движения.
— Вовочка, — обратился ко мне инструктор после очередной неудачи. — Я же говорил, что тебе ещё рано. Приходи, когда исполнится шестнадцать.
Окончательного решения он пока не принял, но моё положение было безнадёжным. Неизвестно, как сложилась бы в дальнейшем моя авиационная судьба, если бы не один случай.
Общеизвестно, что любой лётчик на всю жизнь запоминает первый самостоятельный полёт. Я же такого не помню. Помню почти каждый первый вылет на новом для себя боевом самолёте, который, как правило, проходил без предварительного контрольного полёта. А вот самого первого не помню. Однако тот день, когда я стал лётчиком, помню и сейчас.
На первомайской демонстрации мы, первые планеристы города, шли отдельной колонной. У каждого на голове был лётный шлем из зелёного бархата, а на руках — краги, как у пилотов 1930-х годов. Краем уха я услыхал разговор нескольких учлётов из рабочих о том, чтобы отметить праздник полётами, но без ведома Учителя, т.е. самовольно. Я стал просить их взять меня с собой.
— Вовочка, тебе нельзя, ты ещё не умеешь летать, — ответил старший из них.
— Но я постараюсь. У меня получится, вот увидите, — умолял я их до тех пор, пока не уговорил.
Дед Кузьмич, наш сторож, проводил праздник в полном одиночестве. Неожиданное появление планеристов обрадовало его и удивило. Узнав наши намерения, Кузьмин сурово произнёс, поправляя на плече ружьё:
— Без разрешения начальника ворота не открою.
Однако, бутылка «Столичной» резко поколебала его стойкость:
— Что ж, голуби, летайте потихоньку, но ключей не дам!
— Сами строили, сами и откроем, — со смехом заявили мы.
Открыли ангар, вытащили планер и, после короткого совета, решили летать «по-серьёзному». Это означало, что для каждого полёта нужно было на руках затаскивать планер на вершину горы, цеплять хвостовую часть к штырю, врытому в землю, и вниз по склону натягивать амортизатор. По команде старшего планерист дёргал ручку отцепки и планер «выстреливался» в воздух на высоту 150 м. Если учесть, что до этого ещё никто не летал выше 20–30 м, то это была «космическая» высота.
Все выполнили по одному полёту. Настала моя очередь. Если у ребят и были сомнения относительно моего полёта, то они не могли на них настоять из-за моей усердной работы в течение целого дня. И вот я в планере, амортизатор натянут, гляжу с вершины горы на расстилающуюся внизу долину с пасущимся на ней стадом коров, и в голове никаких мыслей о том, как я сейчас полечу. Только радостно-тревожное чувство ожидания того чуда, которое сейчас произойдёт — чуда моего отрыва от земли. О, если бы я только мог взлететь, как взлетал во сне, без всяких технических средств. Нужно только очень захотеть, и тело становится лёгким, невесомым, и ты плавно поднимаешься вверх, слегка взмахивая руками, как птица. В лётной практике радостное удовлетворение от процесса взлёта сопровождало меня всякий раз, на каком бы летательном аппарате я ни взлетал.
Дёргаю ручку, планер стремительно взмывает в воздух, и я — в небе! Слева и справа подо мной склоны гор, внизу — ложбина, где нужно сесть. Для этого необходимо выполнить определённый манёвр. Я прилагаю все усилия для отклонения рулей, но планер, почему-то накренившись вправо, со снижением летит прямо на косогор. «Не слушается, — пронеслось в голове, — значит, я действительно не могу летать». Косогор, сплошь покрытый кустарником, неотвратимо надвигался на меня. В какое-то мгновение я чётко представил себе, как врезаюсь в кусты, почти услышал хруст ломающейся фанеры, и мне стало страшно. Это всё! Конец. Больше уже никогда мне не разрешат взлететь. Ведь сколько потребуется времени, чтобы починить планер. В отчаянии я рванул ручку управления в противоположную сторону и с удивлением заметил, как планер послушно перешёл в другой крен. «Слушается!!!» — ликовало в душе. Почувствовав уверенность, стал пробовать, отклоняя ручку в разные стороны. Аппарат был послушен мне, но высота потеряна, и садиться пришлось прямо перед собой в мирно пасущееся стадо. Благополучно избежав столкновения, я закончил пробег и остановился прямо перед огромным быком, свирепо уставившимся на меня. Планер плавно, как уставшая птица, прилёг на крыло. Долго я сидел неподвижно, не в силах осознать того, что случилось. Было видно, как по склону горы мчатся вниз мои товарищи, радостно махая руками и что-то крича. От всего пережитого я весь дрожал, а пальцы в волнении выбивали дробь на серебристой перкали. «Я буду летать, я буду летать!», — билась в сознании одна и та же ликующая мысль.
Конец полётов ознаменовался небольшой пирушкой в ангаре. Я сидел в кабине По-2 и был на седьмом небе от счастья.
На другой день мы повторили выезд в «самоволку». Неожиданно резко похолодало, пошёл снег, но нас это не остановило. Стараясь «ухватить» побольше полётов, садились не в долине, а искали место на склоне горы, поближе к вершине. Завоевав доверие у старших товарищей, я летал уже наравне с ними. Вскоре наступил день официальных полётов. «Смелым» и уверенным почерком своих подлётов я настолько удивил нашего инструктора, что он обнял меня и спросил:
