От автора
Воспоминание безмолвно предо мной
Свой длинный развивает свиток…
А.С.Пушкин
Отчего, когда люди переходят рубеж старости, у них возникает непреодолимое желание писать воспоминания? Я часто задаю себе этот вопрос потому, что в последние годы это желание одолевает и меня. Что в нем? Конечно, в первую очередь стремление оставить след своей жизни, если не в обществе, на что могут надеяться только немногие, то хотя бы в умах и сердцах близких тебе людей.
Каждому опыт его жизни представляется единственным и неповторимым. И в чем-то это правильно, поскольку каждый человек — великий и малый, добрый и злой, творческий или бездарный — составляет целый замкнутый мир, внешняя жизнь которого в какой-то мере доступна окружающим, а внутренняя часто уходит вместе с ним — безвестная для всех, кроме одного-двух самых близких людей, а нередко и для них. Такое же желание, может быть суетное, толкает и меня к тому, чтобы вспомнить свою долгую жизнь, запечатлеть на бумаге пройденный мною путь, хотя я отчетливо сознаю наивность этих надежд: если даже наберутся терпения и прочтут его мои дети и внуки, вместе с ними исчезнет с лица земли и моя рукопись, и моя жизнь, и мой опыт.
Но мною движет еще одно побуждение. Я — историк, и жизнь моя совпала с едва ли не самым сложным, противоречивым, одновременно трагическим и великим периодом в истории нашей страны. И мне не столько хочется воссоздать мою прошедшую жизнь саму по себе, сколько тот неповторимый мир с его бурями и штилями, ненавистью и любовью, героизмом и подлостью, который мне пришлось так или иначе пропустить через свое сердце и разум и в недрах которого я жила с первого дня моей жизни до ее теперь уже последних лет.
Я обыкновенный человек и прожила всю свою жизнь в основных чертах, как и все мои современники. Поэтому в плане главных событий этого периода я вряд ли смогу сказать больше, чем многие и многие мемуаристы, писавшие до меня и более крупные и значительные, чем я, люди.
Но мне кажется, что, как историк, всегда жаждущий понять и хотя бы частично восстановить в своем сознании образ эпохи во всех ее повседневных социальных и социально-психологических проявлениях, я смогу, глядя на события не сверху, а снизу, из толщи жизни обычных, средних людей, объяснить моим будущим читателям то, что им трудно будет почерпнуть из официальных документов, прессы и литературы, оставленных нашим временем.
Когда я, готовя свои труды по истории средних веков, листаю издания источников этого далекого времени, как мне не хватает живого облика тех рядовых, простых людей, имена которых встречаются на их страницах.
Мы больше можем узнать об их сословном и имущественном положении, размерах их держаний и ложившихся на них налогах, чем об их повседневной жизни, особенно же об их чувствах, понятиях, настроениях, переживавшихся ими драмах и трагедиях, радостных событиях, о той реальной живой жизни, какой они жили.
Не так ли жадно будет искать эти приметы будущий историк нашего времени. Конечно, в его распоряжении окажутся киноленты, газеты, своды законов, исторические исследования, романы и повести, запечатлевшие повседневную жизнь наших дней. Но, может быть, бесхитростный рассказ очевидца и невольного участника происходивших глобальных событий, пропущенный сквозь призму его душевных переживаний, в чем-то дополнит и оживит эту картину, приблизит моего современника к далекому потомку.
Всякие воспоминания субъективны и не могут не быть таковыми. Но я надеюсь, что мое историческое чутье и тот сложный переплет, в котором оказалась моя жизнь, предохранят меня от ошибки.
Еще до того, как я стала профессионально заниматься историей, я увлеклась этой удивительной наукой; книги, которые я тогда читала, рождали в душе еще неосознанное ощущение закономерностей хода исторических событий, их непреодолимости волей отдельных, даже самых крупных личностей. И это ощущение, а позднее и точное знание, что все было именно так, позволяло мне сохранить объективный взгляд и на события происходившей вокруг меня великой революции, оценивать их с какой-то более высокой позиции, чем личные горести и невзгоды, без злобы и несправедливой ненависти.
Быть может, те, кто посмотрит на мою жизнь со стороны, назовут меня «конформистом» и «соглашателем», с точки зрения высокой общечеловеческой морали, обвинят меня в излишнем «благодушии» при описании моего сурового времени. Что же, я готова принять этот упрек, так же как и противоположный — что я принимала это время без бурного энтузиазма, нередко как горькую необходимость. Однако, хотя меня можно назвать и «конформистом», и плохим «борцом» за новую жизнь, я честно прошла свой путь вместе с моей Родиной, я разделяла с ней все ее взлеты и падения, все ее боли и радости, все ее тревоги и заботы.
Все чем я располагала — умом, пусть небольшим, талантом, любовью к людям, особенно к молодежи, — я отдавала ей, не ожидая особых наград и поощрений, спокойно снося выпадавшие на мою долю несправедливости. Вот почему я надеюсь, что мое повествование будет достаточно объективным, как в оценке своей собственной жизни, так и своего времени и своих современников.
сентябрь — октябрь 1985 г.
Часть I. Детство и юность
Я родилась 11 апреля (по старому стилю 29 марта) 1914 года — за четыре месяца до начала Первой мировой войны, или накануне того момента, когда, как говорил позднее один умный человек, «мир сошел с ума». Моя мама, которая ранним утром этого дня мчалась в экипаже с дачи на станции Шувалово в родильный дом в Петербург, рассказывала мне, что, несмотря на боль и страх, она любовалась розовым восходом солнца на чистом голубом небе и видела в этом примету моей будущей счастливой жизни. Тогда она не знала, что вскоре нас ожидают «неслыханные перемены, невиданные мятежи».
Я была единственным и поздним ребенком моих родителей: к моменту моего рождения маме уже исполнилось тридцать два года. Туберкулез, которым она болела в юности, помешал ей иметь детей раньше, так как врачи опасались за ее здоровье. И мое появление на свет стало для нее большой радостью. Она, как и папа, которому в это время было примерно столько же лет, с первых моих дней и всю жизнь нежно меня любили, конечно, баловали, но вместе с тем щедро делились со мной богатствами своей души, ума, знаний. Большой частью всего того, что есть во мне хорошего, я обязана именно им.
Оба они, каждый по-своему, были не совсем обычные, своеобразные люди с сильной, ярко выраженной индивидуальностью, внутренне честные и чистые, абсолютно не знавшие позерства.
