Только в октябре 1978 г., в возрасте около 83-х лет, ему не повезло: он простудился, затем началось воспаление легких, перешедшее в отек легкого, и организм не выдержал.
И все же: почему при всех лидерах ему везло в политической жизни? Выскажу свое личное мнение, не претендуя на исчерпывающий ответ.
Он никогда не стремился вверх, на высшие посты. Напротив, всегда упорно отказывался от повышений, а соглашался, лишь подчиняясь партийной дисциплине. Поэтому ни один "первый" не видел в нем личной опасности для себя.
Всецело преданный работе, он к тому же обладал поистине "компьютерной" памятью, был прекрасным организатором, всегда находившим выход из безвыходной, казалось бы, ситуации, блестящим и энергичным руководителем, справлялся с любыми заданиями, которые ему давались сверх и без того громадной нагрузки. И не старался изобразить успех как некий подвиг, просто работал и не выпячивал своей роли.
В спорах с руководителями, стоявшими выше него - Шаумян, Ленин, Сталин, Хрущев, - был тактичен, старался не доводить разногласия до резкой конфронтации, умел выявлять расхождения и высказывать свое мнение, не роняя престижа лидера, с которым спорил.
В 20-х годах искренне хорошо относился к Сталину, уважал и ценил его, и тот, как прекрасный психолог, это видел.
С середины 30-х годов и позже, будучи свидетелем разнузданных сталинских репрессий, оказался способным на компромиссы со своей совестью, хотя и спорил со Сталиным из-за арестов, но не затевал с ним борьбы, поскольку она не имела никаких шансов на успех.
К другим руководителям, членам Политбюро и правительства, проявлял лояльность, никогда не интриговал, не старался выставить их в дурном свете.
Обладал редкой силой воли, удивительным даром убеждения, основанным на сильном характере, остром живом уме, логике, знаниях и опыте.
Умел жестко и настойчиво отстаивать свою точку зрения и находить аргументы, заставлявшие оппонентов уступать. Это проявилось особенно наглядно, когда он защищал Хрущева от нападок в 1956 и 1957 годах. Это же не раз проявлялось в спорах в Президиуме ЦК при Хрущеве в ходе обсуждения некоторых инициатив последнего. Жизнь доказывала правоту Микояна, что вызывало невольное уважение к его суждениям и со стороны самого Хрущева.
Умел также находить компромиссы, которые предотвращали принятие решения, неправильного с его точки зрения.
Скорее всего, в этом, возможно, неполном перечне можно найти противоречия - но разве они не являются неизбежным спутником характера каждого человека (если он имеет характер)?
Нелегко было вместить в один том основное и наиболее интересное из огромного литературного и документального наследия Анастаса Ивановича Микояна. Надеюсь, в дальнейшем окажется возможным восполнить пробелы, возникшие из-за недостатка места, а также и потому, что не все известные мне записи моего отца были переданы из Президентского архива в Российский Центр хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ). Именно материалы этого учреждения, главным образом, и были использованы. Большим подспорьем оказались также многочисленные записи, сделанные лично мною в разные годы под диктовку А.И.Микояна и хранившиеся все минувшие годы у меня дома. Их я тоже использовал, насколько позволил объем книги. Кое-что записывали или рассказывали мне старшие братья и сын Владимир.
В основе первых глав настоящей книги лежат выпущенные Госполитиздатом в 1971 и 1974 гг. два тома воспоминаний А.И.Микояна. Надо сказать, что второй том нес на себе зримый отпечаток тяжелой руки редакторов и цензоров ЦК КПСС. Я помогал отцу в его работе и имел возможность наблюдать иногда абсурдный, а иногда вполне осмысленный "прессинг" на бывшего члена Политбюро, попавшего в немилость к брежневскому окружению (впрочем, нисколько не сожалеющего об этом). Главными причинами немилости были верность курсу на преодоление последствий сталинского режима в обществе и лояльность к Н.С.Хрущеву до самого конца его политической карьеры.
Впрочем, Брежнев и Черненко не особо скрывали свои личные обиды на отца. Микоян открыто назвал Черненко нечестным человеком, предложил ему уволиться из аппарата Верховного Совета и "добровольно положить партбилет на стол". Тот спешно "уволился" с канцелярской работы в ВС под защиту Брежнева на должность зав. общим отделом ЦК, что позже проложило ему путь в Генеральные секретари ЦК КПСС. Брежнев же не мог простить Микояну, что в 1964 г. Хрущев, задумав повысить роль Верховного Совета как подлинного парламента и реорганизовать с этой целью его Президиум, сказал при всех, показывая пальцем в сторону Брежнева, тогдашнего Председателя Президиума, даже не глядя на него: "Но этот с такой задачей не справится! Или я, или ты, Анастас. Я кроме Секретариата ЦК еще и в Совмине председательствую. Придется тебе, Анастас". Конечно, форма обидная, но не от Микояна же это исходило. Брежневу же нравилась должность в ее традиционной конструкции, когда можно было не работать, а лишь по два-три часа - и то не каждый день - вручать ордена и принимать иностранных послов (а в свободное время заниматься охотой и иными увеселениями). Но именно лишившись этой должности, Брежнев по иронии судьбы стал вторым лицом в Секретариате партии, а потом и Генеральным секретарем. Эта должность ему понравилась еще больше.
Даже личная порядочность отца по отношению к Хрущеву в момент его отставки и государственный подход к вопросу о смене лидера, когда Микоян предложил хотя бы на год сохранить за Хрущевым пост Председателя Совета Министров, чтобы разом не дискредитировать того, кого только что все восхваляли, вызвали недовольство и опасение Брежнева и его окружения. Отец поздравил Хрущева с новым, 1965 годом. Разговор подслушали, записали на пленку и тут же донесли в Кремль, где и этот факт вызвал раздражение. Их решили поссорить, что и начали делать при помощи клеветы через своих людей в обоих домах.
У Микояна было несколько столкновений с новым "коллективным" руководством после отставки Хрущева. Брежнев как руководитель не вызывал у него ни уважения, ни личных симпатий. Удручали ограниченность, безразличие к делам, способность менять точку зрения в зависимости от того, кто зайдет к нему последним. Именно так объяснил мне отец суд над писателями Даниэлем и Синявским. Микоян долго говорил с Брежневым, настоял на том, что они не будут преданы суду. Как нередко он поступал для достижения главной цели, предложил компромисс - в крайнем случае, ограничить дело "товарищеским судом" в Союзе писателей СССР. Брежнев согласился, но потом дал себя переубедить зашедшему к нему позже Микояна тогдашнему "главному идеологу" Суслову. И писатели немало времени провели в заключении.
