Мы вдвоем с Юрой Губченко (он 7-ю эскадрилью закончил, я — 5-ю) попали в 16-й запасной авиационный полк под Саратовом. Когда мы туда приехали, нас, младших лейтенантов, было 3 человека: я с Губченко и с другого училища парень. Нам дали отдельную палатку. И вот в первую ночь зашел в эту палатку один летун и говорит: «Ребята, здесь много летчиков, которые уже были сбиты, пришли с госпиталей. Они удрученные, горелые. Они боятся летать. Я вас прошу: сделайте все, чтобы здесь не задерживаться. Пройдете курс, и поскорее на фронт, там совсем другая жизнь, другая атмосфера». Так мы и поступили — в запе пробыли всего 27 дней, пройдя так называемое «боевое применение»: воздушный бой, стрельбы по наземным и воздушным целям, полеты по маршруту. Но это разве подготовка?! У нас общий налет был всего 15 часов! Тем не менее 27 августа 26 летчиков — человек 8 младших лейтенантов, а остальные сержанты — прибыли в 6-ю гвардейскую дивизию под командованием генерала Сиднева. Нас распределили по полкам. Нас четверо попало в 31-й гвардейский полк, которым командовал тогда Борис Николаевич Еремин [Еремин Борис Николаевич, подполковник. Воевал в составе 296-го иап, затем командовал 31-м гиап (273-м иап) и 6 гиад. Всего за время участия в боевых действиях выполнил 342 боевых вылета, в воздушных боях сбил 8 самолетов лично и 15 в группе. Герой Советского Союза, награжден орденами Ленина, Красного Знамени (6 раз), Красной Звезды (трижды), медалями.], историческая личность. Он один из первых провел бой не оборонительный, а наступательный, в марте 1942 года. Ведь когда война началась, учили только отбивать атаки. Я хорошо запомнил, как в «Правде» и «Красной Звезде» появились большие статьи «Воздушный бой капитана Еремина семеркой после 25 немецких асов». Сейчас это не понять, но тогда это послужило переломом в сознании многих летчиков-истребителей. Это был первый широкоизвестный наступательный воздушный бой наших истребителей.
Так вот, прибыли мы в полк. К Еремину прихожу, представился, а Еремин для меня такая фигура! Я в запасном полку отпустил усы для солидности. Он мне говорит: «Это что за усы?» — «Для солидности». — «Какой солидности? Ты в бою солидность покажи». Я пошел за палатку, вынул лезвие, которым чинил карандаши, и усы сбрил. Меня распределили в первую эскадрилью Алексея Решетова [Решетов Алексей Михайлович, майор. Воевал в составе 6-го иап и 31 -го гиап (273-го иап). Всего за время участия в боевых действиях выполнил 821 боевой вылет, в воздушных боях сбил 35 самолетов лично и 8 в группе. Герой Советского Союза, награжден орденами Ленина, Красного Знамени (дважды), Александра Невского, Отечественной войны 1-й ст. (дважды), Красной Звезды (трижды), медалями]. Я подошел к палатке, в которой находились летчики, — один выходит — в орденах, второй выходит — Герой. Думаю: «Е-мое! Куда попал!» Но тут меня один парень — как потом выяснилось, Выдри-ган Коля [Выдриган Николай Захарович, старший лейтенант. Воевал в составе 31-го гиап (273-го иап). Всего за время участия в боевых действиях выполнил 629 боевых вылетов, в воздушных боях сбил 16 самолетов лично и 3 в группе. Герой Советского Союза, награжден орденами Ленина, Красного Знамени (трижды), Отечественной войны 1-й ст., медалями.] — затолкнул в эту палатку, я представился, все нормально. А тот бородатый, который к нам в палатку в запе зашел, сказал: «Приедешь в полк — покажи, что ты летчик. Дадут тебе пилотаж, так ты отпило-тируй так, чтобы струи шли с плоскостей». Когда мы в полк прилетели на новеньких «яках», которые получили в Саратове, у нас, пацанов, их отобрали, передали опытным. Мне сказали вылететь на проверку пилотажа. Прихожу, механик докладывает, что самолет готов. Держа в памяти наставление, я пилотировал с большой перегрузкой, так, чтобы шли струи. Отпило-тировал, иду на посадку. Сел. Командир подходит: «Ну, ты дал им, молодец». Оказывается, когда я, дурак, пилотировал, два «мессершмитта» меня пытались атаковать, а я крутился, их не видел, но с такой перегрузкой пилотировал, что они не могли меня поймать в прицел. Подумали, наверное, дурак какой-то болтается, и улетели. «Да я их и не видел даже». — «Вот за это тебя уважаю: другой бы себе присвоил, а ты честно ответил».
Подходит ко мне механик: «Молодец, облетал самолет!» Я говорю: «Как же так?! Что же ты мне ничего не сказал?» — «Все нормально, подписывай формуляр». Я не знал, что самолет был собранный: шасси от одного, фюзеляж от другого, да еще и не облетанный после ремонта! Сам механик грязный, самолет грязный. Я тогда только на фронт пришел, а они ночами работают, двигатели перебирают — куда им там до шелковых платков. Я вспомнил Туржанского, который коврики в столовой стелил, и на следующий день подшил белый подворотничок. Механику говорю: «Вон банка бензина, возьми, постирай, чтоб ты орел был!» Сажусь в самолет, а механик мне: «Командир, ты у меня седьмой». — «И последний. Будешь плохо мне самолет готовить — расстреляю прямо здесь: Идет?» — «По рукам». Прилетаю, зарулил, выходит механик, комбинезон постиран, и папироску мне. Я говорю: «Иван, извини». Порядок есть порядок.
Прежде чем вылетать на боевое задание, нас готовили. Парторг полка Козлов вводил в курс дела всех прибывающих летчиков. Это был не экзамен, не лекция — беседа. Говорил о том, как выходить на цель, как вести разведку, вводил нас в историю полка, как и какие летчики воевали, изучали район действия, материальную часть. Вновь прибывшие обязательно сдавали зачет по материальной части и штурманской подготовке. От нас требовалось изучить район полета. Сначала давали карту, а потом требовали по памяти ее рисовать. Мы сидим рисуем, нас человек шесть, наверное, а тут прилетел командующий армией Хрюкин. Подошел к нам, ходит сзади, смотрит. В какой-то момент он, показывая на меня, говорит командиру полка: «Вот его сделай разведчиком». Рисовал я неплохо, да и отец у меня был художник. Так что из 227 боевых вылетов, которые я совершил, 128 — на разведку.
А что такое разведка? В фюзеляже истребителя устанавливался фотоаппарат АФА-И (авиационный фотоаппарат истребителя), который управлялся из кабины. Прежде чем вылетать, я раскладывал карту, смотрел задание. Например, нужно снять дорогу в таком-то масштабе, чтоб автомобиль или танк был размером с булавочную головку или с копеечку. В зависимости от этого мне нужно подобрать высоту, рассчитать скорость полета в момент включения фотоаппарата. Если я скорость превышу, то снимки будут разорваны, а если уменьшу — будут накладываться. Кроме того, я должен четко выдержать курс. Если я от курса отклонюсь, то фотопланшета не получится. Сделал все эти расчеты, потом на карте наметил ориентиры, откуда я должен начать съемку и где закончить. Потом должен выйти на цель, найти намеченный ориентир, посмотреть, где эти машины или танки, или что я там еще должен фотографировать, убедиться, что я на него точно вышел. Вышел, выдерживаю высоту, потому что если поднимусь или опущусь, то требуемого масштаба не получится — на одном кадре будет один масштаб, а на другом — другой. И вот я захожу, и уж тут по мне садят из всего, чего можно. Отклониться я не имею права — не выполню задания. И я уже плевать хотел на все эти разрывы справа и слева. Конечно, я выполняю съемку на максимально возможной скорости. Почему? Потому, что зенитчики видят самолет «як» и ставят прицел на 520 километров в час, а я не 520 иду, а 600 — все разрывы сзади. Прилетаю. Фотолаборант несет пленку в фотолабораторию, печатают ее на фотобумагу, все это дело монтируют в планшет, и получается съемка нужного объекта. Я на планшете расписываюсь, там же расписываются мой командир полка и начальник штаба, и этот планшет везут тому, в интересах кого я выполнял это задание. Мало того, что я должен был разведать, где у них там какой аэродром, пушки, артиллерия, сосредоточение, я должен был дать предположение, а что это значит, что перевозят по дорогам, а почему по этой дороге, а не по другой, какие самолеты на аэродромах, и какие задания они смогут выполнять. Поэтому требовалась мозговая работа и хорошая тактическая подготовка. И я успешно совершал эти вылеты.
