Кажется, только теперь, освободившись от оцепенения, стал оживать строй молодых бойцов. Среди них пошел приглушенный говорок: «Вот это да!.. Вот это машина! На такой бы!..» Молчал только рядовой Иван Рагозин. Подавшись всем корпусом вперед, он не мог оторвать взгляда от стоявшего недалеко танка. Боец не слышал команды взводного «Равняйсь!» и встрепенулся лишь тогда, когда сосед слева дернул его за рукав.
— А для вас, красноармеец Рагозин, нужна отдельная команда? — понимая причину его растерянности, добродушно заметил командир взвода.
В ту ночь в казарме многие долго не могли уснуть. Ваня Рагозин не был исключением. Красивая и сильная боевая машина, неудержимая в своем беге, все время стояла перед глазами. Только к утру, когда в окнах забрезжил рассвет, тяжелый сон сморил его. Иван едва не проспал подъем. Выручил тот же сосед слева, сорвав с Рагозина одеяло.
Днем, улучив момент, Иван подошел к старшине, спросил:
— А как бы, товарищ старшина, поучиться на механика?
Старшина взглянул на стоявшего перед ним вразвалку крепыша со смугловатым круглым лицом, смерил его взглядом с ног до головы, поморщился и, встав по стойке «смирно», скомандовал:
— Крр-у-у-гом!
Рагозин сообразил, что от него требуется, вновь подошел, четко отбивая шаг.
— Товарищ старшина, разрешите обратиться?.. Старшина посмотрел на Рагозина так, как будто видит его впервые, не спеша поправил его руку, приложенную к головному убору, вывернув ладонь немного вперед, не упустив при этом отметить, что на ладони сухие мозоли.
— Вот теперь правильно… Вольно! Значит, желаешь на механика? Можно и на механика, если по уставу жить научишься. Скоро будут новичков в учебное подразделение набирать, могу рекомендовать. Вижу, парень ты рабочий, сноровистый.
Старшина снова окинул Рагозина внимательным взглядом и, немного подумав, спросил, переходя на неофициальный тон: — А чем ты занимался до армии, на гражданке, так сказать?
— Шахтер я, метростроевец.
— А в шахтеры попал по наследству или как?
— Нет, товарищ старшина. Батя мой слесарил в железнодорожных мастерских в Ярославле, да в двенадцатом году, когда мне еще года не было, скончался. Мать рассказывала, что он в стачку железнодорожников был арестован, жандармам в руки попал. Сильно били, скоро и помер. А мать на кулаков спину гнула, у богачей белье стирала, полы мыла и всякую другую работу выполняла за гроши. Простудилась, заболела, да еще голод помог, — померла в начале двадцатых годов. Похоронили без меня: пропитания искал, скитался.
— Как жил один-то?
— Всяко было, товарищ старшина, изредка и старший брат — Павел помогал куском хлеба, а больше беспризорничал: день густо, а три недели пусто. Потом — детский дом… В общем, добрые люди да Советская власть помогли, поставили на ноги, выучили шахтерскому делу. В Москве строил метрополитен, был проходчиком, бригадиром… Замечательное было время. Но и в армии, товарищ старшина, не хочу зря хлеб есть. Прошу вас, помогите зачислить меня на курсы механиков-водителей.
Рагозин стоял, переминаясь с ноги на ногу, в его глазах застыла нескрываемая грусть.
Старшина, заметив его смущение, подбодрил.
— Значит, есть желание на механика-водителя учиться? Что ж, как говорится, тебе и карты в руки. Поддержу. А сейчас иди. После доскажешь свою рабочую биографию. Только запомни — отныне жить по уставу!
Рагозин лихо козырнул, как это делают старослужащие, четко повернулся кругом и чуть не бегом пустился в казарму.
Старшина посмотрел в спину бойца, подумал: «Механик-водитель из него выйдет…»
Старшина сдержал слово. Недели через три, когда закончился срок положенного карантина и молодые красноармейцы приняли присягу, ротный командир вызвал к себе Рагозина и после непродолжительной беседы объявил, что он зачисляется в учебное подразделение по подготовке механиков-водителей танков БТ-7.
На первом классном занятии, которое проводилось прямо у танка на танкодроме, курсантов знакомил с историей развития танков воентехник 1 ранга Карцев. Высокий, стройный, он, окинув зорким взглядом группу молодых бойцов-танкистов, сказал, поправляя фанерный щиток с плакатом, установленный у борта танка:
— Для начала — немного истории. Первые реальные проекты танков с гусеничным ходом появились в начале двадцатого века. В 1911 году русский инженер Ю. Менделеев подал в военное министерство проект гусеничной бронированной повозки, а в 1912 году англичанин Де-Моль практически осуществил проект боевой машины. Однако ни тот, ни другой проект не получил путевки в жизнь. Та же участь постигла в 1913 году предложения австрийского офицера Бурштыня, немецкого изобретателя Гебеля и многих других.
Только с началом первой мировой войны, наконец, реальное воплощение получил английский проект. Это был «сухопутный корабль» весом в 18 тонн, построенный на базе американского гусеничного трактора «буллок». Танк испытывался в 1915 году, но из-за некачественной гусеницы и ограниченной возможности преодоления окопа, был забракован…
Так день за днем молодые воины постигали нелегкую науку. Они узнали об истории создания бронированных машин, свойствах брони и снаряда, основных принципах вождения танков. Пришло время, и курсантов стали готовить к практическому вождению танка.
После нескольких упражнений на «холодной» машине, чтобы приучить к рычагам управления и педалям, курсантов, под руководством инструктора, допустили до вождения танка МС-1. Машина тихоходная и для приобретения первых навыков оказалась очень удобной. А недели через две начали водить на малых скоростях и БТ-7. Трудно, конечно, при двигателе в 400 сил и при боевом весе танка всего 14 тонн держать малую скорость: мотор, как конь повода, просит газа. Но рядом сидит строгий инструктор, Время от времени он методично повторяет будущему механику-водителю, казалось бы, азбучные истины. Некоторых из курсантов, как Шибушева, это даже раздражало. Рагозин же, набравшись терпения, все воспринимал как должное. «Повторение — мать учения», — с улыбкой говорил он тем, кто выражал недовольство настойчивостью инструктора.
Практическое вождение давалось Рагозину легко. Причиной ли тому были его постоянное стремление сочетать теорию с практикой или врожденные способности, только к концу учебы он уже свободно владел танком, не только на танкодромных занятиях, но и на марше в колонне.
На выпуске курсантов капитан поставил Рагозина в пример другим и сразу же назначил механиком-водителем танка командира роты. Это и польстило, и несколько огорчило Рагозина. Польстило потому, что на командирские машины назначают лучшего водителя из подразделения. Он на марше строго соблюдает заданную скорость, сдерживая или подтягивая колонну. При развертывании ставит свой танк так, чтобы можно было бы видеть действия всего подразделения. Ему почет товарищей, с ним иногда советуется сам командир. А огорчало потому, что, будучи механиком командирской машины, нельзя допустить каких-либо нерегламентированных упражнений, например на трамплине, не получив на то специального задания. А Рагозину хотелось прыгнуть не только с трамплина, но и через ручей с обрыва, чтобы показать, на что способна эта боевая машина, ставшая любимицей всех танкистов.
