рода прелесть, и первые два года моей жизни на лѣвомъ берегу Сены — говоря безъ всякаго преувеличенія — принесли съ собою полное возстановленіе нравственныхъ и умственныхъ силъ. За это нельзя не сказать сердечнаго спасибо городу, которому судьба завѣщала быть всегда фокусомъ культурнаго движенія, если не во всемъ мірѣ, то, по крайней мѣрѣ, на старомъ европейскомъ материкѣ.
To, что я сейчасъ сказалъ объ огромной услугѣ, оказанной мнѣ Парижемъ въ моей молодости, не должно однако же мешать итогамъ и выводамъ, какіе принесли съ собою цѣлыхъ сорокъ лѣтъ. Кромѣ, самого себя, надо взять также въ разсчетъ, мнѣнія и оцѣнки своихъ сверстниковъ, а затѣмъ и тѣхъ поколений, какія пришли послѣ насъ. Сообразите: — сколько народу перебывало на берегахъ Сены! Знаменитый стихъ Некрасова о роковой притягательности Парижа для русскаго человѣка — прозвучалъ не даромъ. В моей памяти проходитъ цѣлая вереница соотечественниковъ всевозможныхъ сортовъ, категорій, возрастовъ и состояній, отъ представителей нашего высшаго свѣта до темныхъ горюновъ, попавшихъ и до сихъ поръ попадаюшихъ въ Парижъ — Богъ знаетъ зачѣмъ и для чего; отъ высокопоставленныхъ особъ офиціальныхъ сферъ до безвѣстныхъ тружеников, которые бьются въ Латинскомъ кварталѣ, какъ рыба объ ледъ, иные бодро и весело перенося свою нужду, другіе — подавленные припадками неисправимой русской хандры, съ неизлечимой тоской по родинѣ, куда они однако не могутъ, или не хотятъ вернуться. Сколько тутъ оцѣнокъ и приговоровъ, пристрастій и слишкомъ личныхъ ощущеній. Но съ ними надо все-таки считаться и насколько позволяетъ свой опытъ и свое разумение, вывести среднюю пропорціональную.
Вторая столица мира — Лондонъ — для насъ, русскихъ, совсѣмъ не то, что Парижъ. Можетъ быть, отношеніе къ нему, какъ и ко всей англійской націи и ея жизни, окажется, въ концѣ-концовъ, болѣе ровнымъ, чѣмъ къ Франціи и Парижу; но эта столица міра не вошла еще такъ въ нашу собирательную душу, потому что гораздо меньше привлекала къ себѣ. И въ этомъ она нисколько не виновата. Всякій чуткій, сколько-нибудь подготовленный и любознательный, русскій находитъ обыкновенно Лондонъ какъ центръ и британской, и международной жизни, въ высшей степени интереснымъ; только число этихъ русскихъ, до сихъ норъ, весьма невелико. Тридцать, и больше, лѣтъ тому назадъ въ Лондонъ ѣздили какъ бы для курьеза, или поклониться тому русскому писателю, который завелъ тамъ вольный типографскій станокъ. Но и тогда, и позднѣе, и въ самое послѣднее время, Лондонъ не былъ мѣстомъ, гдѣ русскіе заживались: ни свѣтскіе люди, ни дѣловые, ни учащаяся молодежь. Однако, все-таки же за тридцать лѣтъ не мало накопилось прямыхъ впечатлѣній, отъ второй столиды міра, въ томъ, что у насъ зовутъ «интеллигенціей». И параллель между Парижемъ и Лондономъ неизбѣжна, почему я и думаю держаться ея въ каждой главѣ, на какія я считаю удобнымъ раздѣлить мои характеристики. Эта параллель необходима для того, чтобы выставить рельефно своеобразныя черты того и другого центра всемірной культуры. Знакъ что во всемъ, что касается Парижа, мои соотечественники могутъ меня гораздо чаще провѣрять съ большимъ запасомъ личныхъ наблюденій и положительныхъ фактовъ. Но для меня, (какъ и для каждаго, передающаго итоги своихъ многолетних испытаній и впечатлѣній) — такая параллель вдвойнѣ необходима. Даже самый антагонизмъ, какой мы до сихъ поръ видимъ между двумя расами, засѣвшими по обѣ стороны Канала — дѣлаетъ такую параллель еще болѣе умѣстной. Никакая другая нація такъ не освѣщаетъ своими контрастами французовъ и жизнь ихъ столицы, какъ англичане, и наоборотъ. Попробуйте, напр., сдѣлать такую же параллель между Лондономъ и теперешней «интеллигентной» столицей германской имперіи — Берлиномъ. Вы тутъ имѣете въ сущности двѣ родственныя расы. Помню, какъ одинъ изъ моихъ пріятелей, побывавшій въ Лондонѣ, резюмировалъ мне свою оценку въ такой формулѣ:
— Англичане это — тѣ же нѣмцы; но перваго сорта.
И въ его афоризмѣ; есть значительная доля правды. Саксонская раса наложила на всю культурную исторію Великобританіи печать своихъ особенностей. Вы ихъ встрѣчаете, хотя и въ измѣненномъ видѣ, и въ жизни нѣмецкой націи. А между французами и англичанами такая же своеобразная параллельность, какую представляютъ собою двѣ линіи, которыя, по математическимъ законамъ, никогда не сойдутся. Но изъ этого не слѣдуетъ, чтобы между двумя столицами міра не происходило взаимодѣйствія. Нужды нѣтъ, что французы, въ сущности, очень недолюбливаютъ англичанъ. Быть можетъ, даже этотъ антагонизмъ коренится глубже въ расовомъ чувствѣ, чѣмъ теперешняя вражда между Франціей и Германіей. Такую оцѣнку я слыхалъ отъ многихъ наблюдательныхъ русскихъ и иностранцевъ. И, несмотря на это, въ послѣдніе пять, десять лѣтъ, обаяніе британской культуры, и въ особенности всего того, что представляетъ собою въ Лондонѣ цвѣтъ столичной жизни — бросается въ глаза. Парижане, желающіе представлять собою «соль земли», несомнѣнно подражаютъ лондонцамъ во всемъ. Я уже не говорю о мірѣ спорта и моды, въ тѣсномъ смыслѣ. Этого я коснусь дальше, въ нѣсколько (большихъ подробностяхъ, а теперь пока указываю лишь на то, что расовый антагонизмъ не мѣшаетъ взаимодѣйствию, потому что и французскія идеи, вкусы, моды, настроенія и «тики», — какъ любятъ выражаться парижане — тоже перекочевываютъ черезъ Ламаншъ и подтачивают въ значительной степени, устои стародавнем британской жизни.
Какъ разъ къ тому времени, когда я задумалъ набросать эти параллели я все чаще сталъ встрѣчать людей и моихъ лѣтъ, и нѣсколько моложе, и старше, съ возгласами и протестами, обращенными ко мнѣ по поводу теперешней Франціи.
— Богъ знаетъ что такое дѣлается въ вашей хваленой франціи! Нечего сказать хороши ваши французы! Что за клоака вашъ Париж! Какое падение общественныхъ и семейныхъ нравовъ Куда идти дальше этихъ постоянныхъ скандаловъ? Третья республика должна, не нынче-завтра, рухнуть, разъѣденная всеобщей анархіей и поголовной испорченностью представителей страны!
Вот, приблизительно, въ какихъ выражениях возмущаются мои соотечественники изъ тѣхъ, конечно, кто не принадлежитъ къ нашимъ патриотам, неумѣренно восторгающимся теперь на тему франко-русскаго союза.
И всѣ они обращаются такъ ко мнѣ, считая меня неисправимымъ франкоманомъ, думая, что они говорятъ съ завѣдомо пристрастнымъ хвалителемъ всего французскаго.
Долженъ сказать, что всѣ они, искренно или неискренно, ошибаются. И еслибъ они потрудились пробѣжать то, что уже болѣе двадцати летъ тому назадъ я имѣлъ поводъ высказывать о Франціи и Парижѣ—они конечно бы иначе формулировали свои возгласы.
Но это моя личная оговорка, необходимая для того, чтобы читатель зналъ: съ кѣмъ онъ имѣетъ дѣло. Протесты и возгласы сами по себѣ имѣютъ значеніе и они раздаются не зря. Дѣйствительно, очень многое въ теперешнемъ Парижѣ, какъ центрѣ французской политической, соціальной, литературно-художественной жизни, способно огорчать тѣхъ русскихъ, кто, какъ и я, сорокъ лѣтъ назадъ, возлагалъ свои упованія на то, что было въ лучшихъ представителяхъ
